Не совсем про ребенка... Который не совсем воспитывается... Не совсем Мабулнгом и не совсем в Гаванях. Зато автор открыл для себя занятную тему.
2822 слова.
***
Дом был маленький, чисто выбеленный и окруженный буйно цветущим палисадом. Маблунг сам выбрал его среди таких же стоящих на отшибе от городских стен рыбацких обиталищ и сам же договорился с хозяином. Немолодой коренастый мужчина с суровым обветренным лицом не скрывал очевидных подозрений, но после продолжительных расспросов и колебаний все же прислушался к шиканью пихавшей его в бок полной круглолицей женщины и ударил с настойчивым эльфом по рукам. Заманчиво тяжелый мешочек с нолдорскими драгоценностями перекочевал в мозолистые руки, и вскоре многочисленное семейство перебралось в другое, куда более подходящее размерами жилище. А в домике поселилась вместе с сыном Ниэнор. Само предложение перебраться в Гавани Сириона тоже было идеей Маблунга. Когда после смерти Турина и в одночасье угасшей от горя Морвен, трудного рождения сына и долгого забытья в лихорадке аданэт немного оправилась и, казалось бы, могла под охраной эльфов двинуться в путь, они уперлись во вдруг возникшую преграду. Женщина упорно не хотела ни возвращаться в Дориат, ни оставаться в Бретиле. Уговоры и увещевания лишь впустую таяли в воздухе, раскалываясь о безразличное «Куда угодно, лишь бы отсюда прочь», и нельзя было однозначно сказать, говорило ли это стремление сбежать от памяти, позора или от проклятья. Скорее, от всего сразу, решил тогда Маблунг и более не стал ни настаивать, ни, как предлагал кто-то из отряда, попытаться увезти Ниэнор вопреки ее желанию. Но и особого выбора возможных путей он не видел, поэтому после недолгих размышлений и предложил аданэт сопроводить ее на юг, в устье Сириона, куда после Битвы Бессчетных Слез стекались остатки разрозненные нолдорских войск, беженцы-синдар и авари, а так же люди всех племен и родов. Разумеется, перед таким долгим путешествием необходимо было выждать. Дать окончательно окрепнуть самой Ниэнор, и, главное, дать окрепнуть родившемуся раньше срока слабосильному и болезненному мальчику. Отсрочка грозила немалая, но женщина согласилась. Сразу же и без лишних уточнений, с каким-то неживым равнодушием вручив себя и своего ребенка заботам дориатского Охотника. И больше они к этим обсуждениям не возвращались. Так вышло, что лично Маблунг до Менегрота в тот год так и не доехал, ограничившись отправленным к Тинголу гонцом, и оставался в Бретиле еще шесть месяцев. До того дня, как в леса пришла весна, ее отважные глашатаи-подснежники нашли путь из-под осевшего наста, а солнце принялось согревать промерзшую за зиму землю. И когда весна окончательно вошла в силу, они засобирались в путь. Приготовленные за минувшее в ожидании время одежда и запас провианта заняли место в дорожных сумах, Маблунг спрятал под рубахой присланный из Дориата кожаный кошель, а Ниэнор окончательно оправилась от болезни и уже приноровилась сидеть в седле с сыном на руках. Путь на далекий юг занял полтора месяца. Они ехали осторожно, избегая ненужных встреч и по несколько дней таясь от них в чаще леса или лабиринте валунов в предгорьях Рамдала. Пришлось сделать знатный крюк, чтобы обойти перерезающую горизонт с запада на восток цепь, и обогнуть ее со стороны высящейся одиноким стражем Амон Эреб. Там они все же столкнулись с эльфами – присягнувшими сыновьям Феанора ланквенди и пополнили у них запас провизии, заодно обменявшись пустыми новостями. Но кроме этой краткой встречи ненужных приключений на их долю не выпало, и белые стены приморской крепости маленький отряд из полутора дюжин всадников увидел в самом конце весны. Устроить в Гаванях одинокую женщину с ребенком оказалось делом нехитрым. Здесь собралось такое количество беглецов из самых разных уголков Белерианда, кажется, всех племен и Домов, что ни для кого не было в диковинку появление еще одной вдовой аданэт. Пусть и с эскортом эльфов. И поиск пристанища для новоприбывших тоже был делом привычным и налаженным. Маблунг пару дней побродил по городу, поспрашивал, и ему указали на стоящие вдоль берега рыбацкие хижины: расстаться с крышей под защитой городских стен желающих давно не находилось, но Ниэнор и не захотела жить среди тамошней сутолоки. Маблунг снова не стал настаивать. Тем более что успел отметить начавшееся строительство второго кольца крепостных сооружений, что шло полным ходом. Скоро оно завершится, и тогда выкупленный за нолдорские камни рыбацкий дом тоже будет в безопасности. И тогда Ниэнор больше не останется беззащитной.
В последний летний месяц, когда тепло еще и не думало умирать, а окружающие Гавани сады и леса неистовствовали сладкими цветочными и фруктовыми ароматами, привлекая самых разных птиц и насекомых; когда умиротворенное море продолжало ласкать песок побережья, не вспоминая пока о грядущих зимних штормах; когда прячущийся за палисадом беленый дом был обжит новыми хозяевами, дориатские эльфы покинули устье Сириона. Обратно Маблунг повел свой отряд другим путем. Они не стали обходить Андрамские горы далеко с востока, но, оставив по правую руку полноводную реку, отклонились ненамного и перешли через ближайший годный для коней перевал, что ранее был отвергнут из опасений застудить ребенка. И через три седьмицы после отъезда из Гаваней бывший эскорт дочери Хурина въехал под своды Менегрота. Маблунг вернулся в Дориат спустя четыре полных года отсутствия. И едва ли кто-то заметил, что он не почувствовал, что вернулся домой. Тингол встретил его тепло и не как король, но друг. Оборвал попытку улизнуть от рассказа за сухими словами дежурного отчета, с редкой порывистостью заключил в объятия и увлек за собой – прочь от неживой торжественности тронного зала. Как и в присланном месяцы назад письме, он с пониманием и одобрением говорил о проявленной Охотником заботе об обездоленной женщине, посетовав только, что лучше бы ей было вернуться в Дориат. И, помолчав, добавил, что случившееся не его, Маблунга, вина, и ему нечего пытаться столь усердно искупать. Не больше, чем самому Тинголу. Охотник тогда только кивнул и невольно отвел взгляд от проницательных глаз королевы. В тайне он уже прикидывал месяцы до новой весны, когда можно будет опять взнуздать коня и опять отправиться в путь. Он обещал Ниэнор навестить их с ребенком не позднее начала лета… Минуло еще полгода. Все вроде бы вернулось на круги своя: разъезды, разведки, вылазки, караул у сокровищницы и королевских покоев. Вести, дурные и, реже, добрые. Дружеские попойки, конная охота и долгие темные, полные шорохов и гуляющих сквозняков ночи. Все было как обычно, но никогда еще Маблунг не чувствовал такого холодного изнуряющего одиночества. Старался не подавать виду и, только изредка запираясь в своих покоях, думал о том, как лежащий теперь где-то в лесах Бретиля Белег рассмеялся бы и хлопнул его по плечу, заставляя прийти в чувство и вздернуть повыше голову, сбрасывая бесполезную тоску. Как навсегда умолкнувший ехидный и ядовитый Саэрос донимал бы своими извечными шуточками и тычками, а потом, осекся бы, подумал и тихо сказал что-нибудь в духе: «Ну что ты в самом-то деле?». Как безмолвно перебирал бы струны арфы большой знаток душ Даэрон, сидя рядом и дожидаясь, когда страдалец будет готов и сам все выложит. Увы, менестрель не смог перешагнуть через то, с чем не раз помогал справиться другим, и теперь и его след исчез где-то на просторах Восточного Белерианда... Был еще Элу, но... Времена Великого Похода давно минули, и вместе с ними минули те дни, когда все было как-то проще, и Тингол был просто другом, а потом уже вождем. Так гнетущая пустота будто ширила вокруг Маблунга свое смыкающееся кольцо, и он раз за разом прокручивал в голове все те же мысли и, словно цепляясь за соломинку, раз за разом воскрешал в памяти окруженный палисадом выбеленный домик. Ждал. Когда он впервые увидел прибывшую вместе с матерью Ниэнор, помог спуститься с коня и успел немного понаблюдать, его общим впечатлением оказалось какое-то странное удивление. Охотник подумал о том, какая же она тонкая, хрупкая, но, кажется, вовсе незамечающая своей очевидной уязвимости. Девушка напомнила ему молодое деревце, что неохотно раскачивается под порывами ветра, не сгибаясь и будто не думая о том, как легко может переломиться под ударом следующего порыва. Ее хотелось оберегать. Что Маблунг и делал. И когда их отряд отправился следом за Морвен, и когда они уже вместе блуждали по пустошам Талас Дирнен. И потом все те три года, что прошли в изнуряющих поисках после злополучной встречи с тварями Врага, он не останавливался. Думал о том, что обязан успеть. Разыскать. Защитить.
Муторное давящее одиночество и живущее в лишь воспоминаниях расколотое прошлое терзали его бесконечно долгие месяцы. И, кажется, в чувство он приходил только с началом долгожданной весны. Только с наступлением в установленный черед осени. Друг за другом сменялись три безликих года, а память сохранила от них лишь первое несмелое тепло, лишь первые робкие заморозки, лишь согретое солнцем побережье…
Нежные закатные лучи заливали влажный песок розовым светом и красили им же стены домика. Было уже по-летнему тепло, умиротворенно, и прилетевший с моря соленый йодистый ветер не принес озноба. Он воровато проскользнул сквозь кружевные занавеси окна и теперь, незамеченный, бродил по комнате, дотрагиваясь до стоящих в кувшине цветов, оставленного на столе шитья и, совсем осмелев, касался лица ссутулившегося на стуле Маблунга. Ниэнор была здесь же – она замерла перед распахнутыми ставнями и, упершись обеими руками в стойки рамы, не сводила напряженного взгляда с играющего перед домом ребенка. Они молчали давно. С того момента, когда Маблунг сказал, что утром возвращается в Дориат, и приедет вновь, как только сможет. Снова привезет припасы и камни на обмен и посмотрит, как обстоят дела у давшей течь и седьмицу назад подлатанной им крыши. Женщина тогда только кивнула и поднялась посмотреть на сына. Тулмир возился во дворе под пышным кустом акации, сосредоточенно раскладывая собранные днем раковины. Бессмысленное, изо дня в день повторяющееся занятие, несвоевременные попытки отвлечь от которого всегда приводили только к одному – к бурной и продолжительной истерике. Это пугало. Как пугало и удивительное, полное сходство мальчика с отцом, кажущееся еще более недобрым оттого, что подвижные, выразительные черты лица Турина будто застыли и омертвели в облике его маленького сына. За короткую, менее чем четырехлетнею жизнь единственной, направленной на окружающих реакцией мальчика был лишь неистовый плач в ответ на чересчур настойчивое вмешательство в его однообразное развлечение. Все прочие бедные гримаски и неровный тихий смех были обращены будто куда-то внутрь себя и не распылялись на пытающихся заговорить с ним взрослых. Странное зрелище, не раз пугавшее изредка заходивших к Ниэнор соседок. И ставившее в тупик не раз приглашаемых в рыбацкий домик целителей. - Ничего не изменится. Он не заговорит. – Вдруг произнесла аданэт с какой-то обыденной обреченностью в голосе. Маблунг ухватился за нарушивший тяжкое молчание звук и, поднявшись с места, встал у женщины за спиной. - Детям людей случается начинать говорить позднее сверстников. - Случается. Но перед этим они уже пытаются изъясняться звуками и жестами. – Ниэнор медленно покачала головой. – А Тулмиру будто вовсе никто не нужен. Маблунг промолчал. Он хотел бы в очередной раз ее подбодрить, сказать что-нибудь о том, что мало ли исключений, и мальчик еще их порадует, но… С некоторых пор готовые сорваться уже очевидно лживые утешения вдруг застревали у него в горле. И оставалось только молчать. Смотреть на стоящую рядом женщину, следить за тем, как выбившиеся из золотистой косы мягкие вьющиеся волосы у ее правого виска подрагивают от его близкого дыхания, и гнать от себя ненужные, невозможные мысли… С годами Ниэнор стала сильнее напоминать мать. Под ударами судьбы еще недавняя девичья хрупкость словно отошла на второй план, уступив место серьезной несгибаемой решительности. Готовности с открытым лицом встречать новые беды и стойко их выдерживать, будто неудавшаяся попытка наложить на себя руки полностью убила в ней способность испытывать отчаяние и страх. Да, именно тогда это и произошло. Когда сам Маблунг, оставив остывающее тело найденного и вновь потерянного Турина попечениям спутников, бросился вдоль бурного течения Нарога. И в отчаянии метался среди скал и древесных стволов, пока не увидел в цепких ивовых объятиях белеющее платье. И пока, выбравшись из ледяной воды с Ниэнор на руках, не почувствовал наконец под ладонями слабое биение сердца. Его собственное, кажется, вновь забилось тогда же. - …Маблунг? Охотник вздрогнул и, опомнившись, отвел взор от золотистой пряди. - Да? - Ты не слушал? – Ниэнор коротко глянула через плечо и вновь принялась смотреть на сына. – Я все думаю: он такой из-за близкого родства, из-за преследующего нас рока или из-за моего… из-за меня? - Я не знаю. – Честно покачал головой Охотник. Он бы сам хотел это знать. – Но ведь все произошедшее было велением рока. И ваша с Турином встреча и то, что случилось потом. Да вся судьба детей Хурина… Если ты хочешь обвинить в недуге сына себя, то незачем. Это ему не поможет. - Вся судьба… - Негромко повторила Ниэнор и, вновь обернувшись, уже дольше внимательно смотрела Маблунгу в глаза, пока со двора не донесся тихий шум, и мальчик, подобрав с земли свои раковины, сам не пошел к дверям дома. – Пора его укладывать. Охотник кивнул и неловко посторонился, пропуская ее к выходу в сени.
В сенях Ниэнор стелила ему самому, и сейчас Маблунг сидел на накинутом на скамью покрывале и ждал, когда юный Турион заснет. Это тоже было непросто: обычно мальчик долго ворочался, пугался безобидных шорохов и, тихо всхлипывая, с головой забивался под одеяло. И потому матери приходилось подолгу сидеть возле него, негромко напевая и успокаивающе гладя по непослушным волосам. Но вот долетающие в распахнутую дверь звуки смолкли, и Маблунг, поднявшись, осторожно заглянул в служащую спальней комнату. Наконец затихший Тулмир клубком свернулся у стены, но Ниэнор, вопреки обыкновению, продолжала неподвижно сидеть на краю постели и смотреть на спящего ребенка. Маблунг остановился на пороге и, облокотившись на косяк, безмолвно глядел на них обоих. - Я еду завтра на рассвете. – Наконец произнес он, когда молчать сделалось невмоготу. Аданэт, не оборачиваясь, медленно кивнула и наклонилась в очередной раз поправить укрывающее ребенка одеяло. - Я думаю, тебе больше незачем приезжать. Охотник выпустил косяк и выпрямился. В груди, кажется, что-то оборвалось, и он невольно дотронулся до завязок рубахи. - У нас все есть. Камней хватит еще на несколько лет, да и без них мы прокормимся мои шитьем. - Ты меня прогоняешь? Почему? - Дорога длинна и опасна. Из-за нас и так столькие погибли… Она продолжала мять в пальцах угол одеяла и так и не подняла глаз. Маблунг, словно не веря, на мгновение опустил веки и вновь спросил. - Почему? Одеяло свесилось с края постели, а аданэт, будто решившись, порывисто поднялась и быстро подошла к эльфу. Ощутимо пихнула его кулаком в грудь, заставляя отступить назад в сени, и, только теперь глядя в глаза, гневно прошептала: - А почему ты раз за разом уезжаешь? Почему ты раз за разом мучаешь себя и меня? Маблунг, осекшись, молчал, бессмысленно на нее глядя. И не сразу нашелся что ответить. - Ты … хочешь, чтобы я остался? Дверь неслышно притворилась, отсекая их от спящего ребенка, и Ниэнор, так и не опустившая с его груди сжатой в кулак руки, уже не зло, но как-то обреченно и едва слышно проговорила: - Хочу. - А Турин? – Растеряно спросил Маблунг, несмело кладя руки ей на плечи. - Турин? – Во взгляде аданэт скользнуло непонимание, но потом она сообразила и покачала головой. – Турин – мой брат. Все остальное – морок и чары. - А я?.. - А ты рядом. – Обреченность сменилась решительностью. Ниэнор приподнялась на цыпочки и стиснула в пальцах затянутый ворот рубахи Охотника. – Тебя я люблю. Маблунг вздрогнул, подавил судорожный вздох и, как-то не к месту подумав о том, что смертная женщина оказалась храбрее его, сделал то, о чем так давно мечтал: их пересохшие прохладные губы соединились. Сначала робко, но чем дальше, тем больше смелея. Прикрытая дверь в спальню под неловким ударом локтем закрылась до конца, служащая Маблунгу постелью широкая скамья проехалась по полу, неподдающиеся из-за завязок ворот жалобно затрещал по шву…
Он проснулся среди ночи и рывком сел на жестком ложе. Ниэнор давно вернулась в комнату, и в доме снова было тихо и умиротворенно. Холодный серебряный свет щедро заливал сени. Морской ветер, все такой же теплый, как и днем, продолжал заглядывать в распахнутые створки. Маблунг, помедлив, отбросил в сторону тонкое покрывало и осторожно спустил босые ступни на пол. Обнаженное тело приятно захолодило, и он, словно нырнув в заструившийся по коже лунный свет, поднялся и неслышно подошел к окну. Было темно и покойно. Чернеющие вокруг дома акации источали одуряющий аромат, мерно дышало поблескивающее в сотне шагов от домика море, а где-то под окном в траве увлеченно стрекотала цикада. Маблунг прикрыл глаза и запрокинул голову, подставляя лицо и грудь ласковому ветру и позволяя волосам рассыпаться по спине. Всегда удерживающий тугую темную косу шнурок затерялся где-то в скомканной простыне, и теперь освободившаяся грива охотно заволнилась по всей длине. Он сам словно бы тоже вырвался из какого-то тесного круга и теперь впервые за долгие годы чувствовал себя умиротворенным и спокойным. Вновь обретшим утраченное равновесие. Мир вокруг будто сжался до одних только запахов, тихих звуков и мимолетных прикосновений подвижного воздуха и потерял ход времени, растворившись в одном единственном мгновении. Маблунг тоже в нем будто растворился и, погрузившись в негу, не услышал за спиной легких шагов, очнувшись, лишь когда узкая прохладная рука легла ему на грудь. Одетая в тонкую льняную сорочку Ниэнор остановилась подле него и, приникнув щекой к плечу, устремила взгляд в сторону моря. Не было смысла что-то говорить, поэтому они долго молчали, переплетясь пальцами и слушая дыхание друг друга. Но потом Ниэнор все же спросила: - Завтра ты ведь все равно уедешь? - Да. Я обещал Элу не задерживаться. – Маблунг кивнул и ободряюще погладил аданэт по скрытому тонкой тканью плечу. – Ему предстоит расплачиваться с гномами, и он хочет, чтобы я был рядом. - Чего-то опасается? - Возможно. Они слишком затягивают работу, и осторожность будет нелишней. - Пожалуй… Что ты потом скажешь королю Тинголу? - Что должен уехать и, наконец, остаться. Ниэнор улыбнулась, сильнее сжала его ладонь и теснее приникла к крепкому надежному плечу. - Я буду ждать. Возвращайся. - Я вернусь. Обещаю. Маблунг посмотрел на нее и, тоже улыбнувшись, освободил руку, чтобы крепче обнять. На горизонте медленно проявлялась тонкая алая полоска рассвета.
Примечание.Примечание: Для большего ангста автор подразумевает не версию "Сильмариллиона", где Мабулнг погибает через два года после убийства гномами Тингола, а вариант из "Утраченных сказаний", где он гибнет вместе с королем.
Автор, вы все прекрасно поняли. Спасибо вам огромное! Посылаю лучи бесконечной любви и благодарности. Вы очень точно описали глюк, который меня давно изводит. Заказчик.
Ура! Автор счастлив и радостен Заказчику спасибо за стимул к тому, чтобы наконец дотянуться до одного из любимых персонажей. Да еще и в таком контексте. У меня было подозрение, что вы хотели именно это, посему и повесил не в Сочинения...) Как-то уже мелькавшая в заявках тема про родившегося ребенка тоже ваша?
Ой, вторая часть. Заказчик раздавлен полностью и бесповоротно. Он ТАКОГО не хотел. Он хотел про проблемы общения матери с сыном, но немного в другом аспекте. И совсем не думал о таком развитии отношении Маблунга с Ниэнор. Честно. Заказчик сейчас сидит и льет горючие слезы, потому что рассказ его сильно расстрогал. читать дальшеИ у заказчика сын аутист, но это к Толкину уже не имеет отношения.
Alassien, я не злой, я хоть и любитель АУ, но канонист. Проклятье детей Хурина никто не отменял. Маблунг подошел слишком близко, и его тоже зацепило. Хоть есть какая-то совсем черновиковая версия о том, что Дирхавель многое узнал о детях Хурина от Маблунга в Гаванях, так что желающие могут мыслить позитивно. А я, пожалуй, подумаю над продолжением-окончанием...
Гость, спасибо Я думаю, что просто они так долго тянули, что назрело уже в полной мере) Это интересная тема для размышлений, что она сделает.. И как и когда узнает.
интересная тема для размышлений, что она сделает.. И как и когда узнает.
Будет несколько лет тишины - с передачей новостей в Белерианде не очень, времена сложные. А потом появятся беженцы из Дориата, и новости до Ниэнор дойдут, но и то,скопрее всего, не напрямую, а через вторые третьи руки. И останется ей опять шагнуть в воду.
Примечание: автор подразумевает, что Турин погиб позже, не то Ниэнор встретил раньше... В общем, ребенок родился до их общей смерти. Пусть и чуть недоношенный. Плагиат жестчайший, если что. Если кто опознает ситуацию - иззззвините. Пожалуйста, не включайте в конкурс, ибо "хата не моя", навеяло.
- Папа... - Послушай, не надо. Я же просил меня так не называть. - Почему Аэрин ты папа, а мне - нет? - Аэрин ко мне принесли под дверь. Я не знаю ее родителей. - А моих? Эльф отвел глаза. Как рассказать ребенку, пусть уже достаточно взрослому, о том, кем были его родители - прОклятый герой и жертва того же проклятия, сестра этого героя? Как он это примет? - Твоя мать была очень красивой женщиной...и очень несчастной. - А мой папа? - Твой отец был героем. - Кто он был? - Я...сам не знаю... Хэльнар, не спрашивай меня. Это то, что я не смогу рассказать тебе.
"Ты писал, что воспитываешь ребенка Мормегила," - гласили витиеватые строчки. " Не пристало моему военачальнику быть нянькой при младенцах. Возвращайся." Ребенка Мормегила. Ребенка Турина. Турина... Мальчик уронил на пол скомканный листок. Теперь понятно, почему Маблунг не рассказывал ему об отце. Почему не сказал ни слова о том, кем он был. Только: "твой отец был героем. Я не хочу отнимать его у тебя." А теперь он не вернулся. Теперь у Хэльнара и Аэрин нет отца... Только этот ящик стола, полный писем. И рисунков, на которых люди и эльфы - как живые.
Через год в дверь дома постучали. Мальчик вышел на порог. Перед ним стоял оживший рисунок приемного отца. Он тихо вздохнул. - Здравствуй, дедушка.
Не совсем Мабулнгом и не совсем в Гаванях.Зато автор открыл для себя занятную тему.
2822 слова.
Дом был маленький, чисто выбеленный и окруженный буйно цветущим палисадом. Маблунг сам выбрал его среди таких же стоящих на отшибе от городских стен рыбацких обиталищ и сам же договорился с хозяином. Немолодой коренастый мужчина с суровым обветренным лицом не скрывал очевидных подозрений, но после продолжительных расспросов и колебаний все же прислушался к шиканью пихавшей его в бок полной круглолицей женщины и ударил с настойчивым эльфом по рукам. Заманчиво тяжелый мешочек с нолдорскими драгоценностями перекочевал в мозолистые руки, и вскоре многочисленное семейство перебралось в другое, куда более подходящее размерами жилище. А в домике поселилась вместе с сыном Ниэнор.
Само предложение перебраться в Гавани Сириона тоже было идеей Маблунга. Когда после смерти Турина и в одночасье угасшей от горя Морвен, трудного рождения сына и долгого забытья в лихорадке аданэт немного оправилась и, казалось бы, могла под охраной эльфов двинуться в путь, они уперлись во вдруг возникшую преграду. Женщина упорно не хотела ни возвращаться в Дориат, ни оставаться в Бретиле. Уговоры и увещевания лишь впустую таяли в воздухе, раскалываясь о безразличное «Куда угодно, лишь бы отсюда прочь», и нельзя было однозначно сказать, говорило ли это стремление сбежать от памяти, позора или от проклятья. Скорее, от всего сразу, решил тогда Маблунг и более не стал ни настаивать, ни, как предлагал кто-то из отряда, попытаться увезти Ниэнор вопреки ее желанию. Но и особого выбора возможных путей он не видел, поэтому после недолгих размышлений и предложил аданэт сопроводить ее на юг, в устье Сириона, куда после Битвы Бессчетных Слез стекались остатки разрозненные нолдорских войск, беженцы-синдар и авари, а так же люди всех племен и родов.
Разумеется, перед таким долгим путешествием необходимо было выждать. Дать окончательно окрепнуть самой Ниэнор, и, главное, дать окрепнуть родившемуся раньше срока слабосильному и болезненному мальчику. Отсрочка грозила немалая, но женщина согласилась. Сразу же и без лишних уточнений, с каким-то неживым равнодушием вручив себя и своего ребенка заботам дориатского Охотника. И больше они к этим обсуждениям не возвращались.
Так вышло, что лично Маблунг до Менегрота в тот год так и не доехал, ограничившись отправленным к Тинголу гонцом, и оставался в Бретиле еще шесть месяцев. До того дня, как в леса пришла весна, ее отважные глашатаи-подснежники нашли путь из-под осевшего наста, а солнце принялось согревать промерзшую за зиму землю. И когда весна окончательно вошла в силу, они засобирались в путь. Приготовленные за минувшее в ожидании время одежда и запас провианта заняли место в дорожных сумах, Маблунг спрятал под рубахой присланный из Дориата кожаный кошель, а Ниэнор окончательно оправилась от болезни и уже приноровилась сидеть в седле с сыном на руках.
Путь на далекий юг занял полтора месяца. Они ехали осторожно, избегая ненужных встреч и по несколько дней таясь от них в чаще леса или лабиринте валунов в предгорьях Рамдала. Пришлось сделать знатный крюк, чтобы обойти перерезающую горизонт с запада на восток цепь, и обогнуть ее со стороны высящейся одиноким стражем Амон Эреб. Там они все же столкнулись с эльфами – присягнувшими сыновьям Феанора ланквенди и пополнили у них запас провизии, заодно обменявшись пустыми новостями. Но кроме этой краткой встречи ненужных приключений на их долю не выпало, и белые стены приморской крепости маленький отряд из полутора дюжин всадников увидел в самом конце весны.
Устроить в Гаванях одинокую женщину с ребенком оказалось делом нехитрым. Здесь собралось такое количество беглецов из самых разных уголков Белерианда, кажется, всех племен и Домов, что ни для кого не было в диковинку появление еще одной вдовой аданэт. Пусть и с эскортом эльфов. И поиск пристанища для новоприбывших тоже был делом привычным и налаженным. Маблунг пару дней побродил по городу, поспрашивал, и ему указали на стоящие вдоль берега рыбацкие хижины: расстаться с крышей под защитой городских стен желающих давно не находилось, но Ниэнор и не захотела жить среди тамошней сутолоки. Маблунг снова не стал настаивать. Тем более что успел отметить начавшееся строительство второго кольца крепостных сооружений, что шло полным ходом. Скоро оно завершится, и тогда выкупленный за нолдорские камни рыбацкий дом тоже будет в безопасности. И тогда Ниэнор больше не останется беззащитной.
В последний летний месяц, когда тепло еще и не думало умирать, а окружающие Гавани сады и леса неистовствовали сладкими цветочными и фруктовыми ароматами, привлекая самых разных птиц и насекомых; когда умиротворенное море продолжало ласкать песок побережья, не вспоминая пока о грядущих зимних штормах; когда прячущийся за палисадом беленый дом был обжит новыми хозяевами, дориатские эльфы покинули устье Сириона.
Обратно Маблунг повел свой отряд другим путем. Они не стали обходить Андрамские горы далеко с востока, но, оставив по правую руку полноводную реку, отклонились ненамного и перешли через ближайший годный для коней перевал, что ранее был отвергнут из опасений застудить ребенка. И через три седьмицы после отъезда из Гаваней бывший эскорт дочери Хурина въехал под своды Менегрота.
Маблунг вернулся в Дориат спустя четыре полных года отсутствия. И едва ли кто-то заметил, что он не почувствовал, что вернулся домой. Тингол встретил его тепло и не как король, но друг. Оборвал попытку улизнуть от рассказа за сухими словами дежурного отчета, с редкой порывистостью заключил в объятия и увлек за собой – прочь от неживой торжественности тронного зала. Как и в присланном месяцы назад письме, он с пониманием и одобрением говорил о проявленной Охотником заботе об обездоленной женщине, посетовав только, что лучше бы ей было вернуться в Дориат. И, помолчав, добавил, что случившееся не его, Маблунга, вина, и ему нечего пытаться столь усердно искупать. Не больше, чем самому Тинголу. Охотник тогда только кивнул и невольно отвел взгляд от проницательных глаз королевы. В тайне он уже прикидывал месяцы до новой весны, когда можно будет опять взнуздать коня и опять отправиться в путь. Он обещал Ниэнор навестить их с ребенком не позднее начала лета…
Минуло еще полгода. Все вроде бы вернулось на круги своя: разъезды, разведки, вылазки, караул у сокровищницы и королевских покоев. Вести, дурные и, реже, добрые. Дружеские попойки, конная охота и долгие темные, полные шорохов и гуляющих сквозняков ночи. Все было как обычно, но никогда еще Маблунг не чувствовал такого холодного изнуряющего одиночества. Старался не подавать виду и, только изредка запираясь в своих покоях, думал о том, как лежащий теперь где-то в лесах Бретиля Белег рассмеялся бы и хлопнул его по плечу, заставляя прийти в чувство и вздернуть повыше голову, сбрасывая бесполезную тоску. Как навсегда умолкнувший ехидный и ядовитый Саэрос донимал бы своими извечными шуточками и тычками, а потом, осекся бы, подумал и тихо сказал что-нибудь в духе: «Ну что ты в самом-то деле?». Как безмолвно перебирал бы струны арфы большой знаток душ Даэрон, сидя рядом и дожидаясь, когда страдалец будет готов и сам все выложит. Увы, менестрель не смог перешагнуть через то, с чем не раз помогал справиться другим, и теперь и его след исчез где-то на просторах Восточного Белерианда... Был еще Элу, но... Времена Великого Похода давно минули, и вместе с ними минули те дни, когда все было как-то проще, и Тингол был просто другом, а потом уже вождем. Так гнетущая пустота будто ширила вокруг Маблунга свое смыкающееся кольцо, и он раз за разом прокручивал в голове все те же мысли и, словно цепляясь за соломинку, раз за разом воскрешал в памяти окруженный палисадом выбеленный домик. Ждал.
Когда он впервые увидел прибывшую вместе с матерью Ниэнор, помог спуститься с коня и успел немного понаблюдать, его общим впечатлением оказалось какое-то странное удивление. Охотник подумал о том, какая же она тонкая, хрупкая, но, кажется, вовсе незамечающая своей очевидной уязвимости. Девушка напомнила ему молодое деревце, что неохотно раскачивается под порывами ветра, не сгибаясь и будто не думая о том, как легко может переломиться под ударом следующего порыва. Ее хотелось оберегать. Что Маблунг и делал. И когда их отряд отправился следом за Морвен, и когда они уже вместе блуждали по пустошам Талас Дирнен. И потом все те три года, что прошли в изнуряющих поисках после злополучной встречи с тварями Врага, он не останавливался. Думал о том, что обязан успеть. Разыскать. Защитить.
Муторное давящее одиночество и живущее в лишь воспоминаниях расколотое прошлое терзали его бесконечно долгие месяцы. И, кажется, в чувство он приходил только с началом долгожданной весны. Только с наступлением в установленный черед осени.
Друг за другом сменялись три безликих года, а память сохранила от них лишь первое несмелое тепло, лишь первые робкие заморозки, лишь согретое солнцем побережье…
Нежные закатные лучи заливали влажный песок розовым светом и красили им же стены домика. Было уже по-летнему тепло, умиротворенно, и прилетевший с моря соленый йодистый ветер не принес озноба. Он воровато проскользнул сквозь кружевные занавеси окна и теперь, незамеченный, бродил по комнате, дотрагиваясь до стоящих в кувшине цветов, оставленного на столе шитья и, совсем осмелев, касался лица ссутулившегося на стуле Маблунга. Ниэнор была здесь же – она замерла перед распахнутыми ставнями и, упершись обеими руками в стойки рамы, не сводила напряженного взгляда с играющего перед домом ребенка.
Они молчали давно. С того момента, когда Маблунг сказал, что утром возвращается в Дориат, и приедет вновь, как только сможет. Снова привезет припасы и камни на обмен и посмотрит, как обстоят дела у давшей течь и седьмицу назад подлатанной им крыши. Женщина тогда только кивнула и поднялась посмотреть на сына.
Тулмир возился во дворе под пышным кустом акации, сосредоточенно раскладывая собранные днем раковины. Бессмысленное, изо дня в день повторяющееся занятие, несвоевременные попытки отвлечь от которого всегда приводили только к одному – к бурной и продолжительной истерике. Это пугало. Как пугало и удивительное, полное сходство мальчика с отцом, кажущееся еще более недобрым оттого, что подвижные, выразительные черты лица Турина будто застыли и омертвели в облике его маленького сына. За короткую, менее чем четырехлетнею жизнь единственной, направленной на окружающих реакцией мальчика был лишь неистовый плач в ответ на чересчур настойчивое вмешательство в его однообразное развлечение. Все прочие бедные гримаски и неровный тихий смех были обращены будто куда-то внутрь себя и не распылялись на пытающихся заговорить с ним взрослых. Странное зрелище, не раз пугавшее изредка заходивших к Ниэнор соседок. И ставившее в тупик не раз приглашаемых в рыбацкий домик целителей.
- Ничего не изменится. Он не заговорит. – Вдруг произнесла аданэт с какой-то обыденной обреченностью в голосе.
Маблунг ухватился за нарушивший тяжкое молчание звук и, поднявшись с места, встал у женщины за спиной.
- Детям людей случается начинать говорить позднее сверстников.
- Случается. Но перед этим они уже пытаются изъясняться звуками и жестами. – Ниэнор медленно покачала головой. – А Тулмиру будто вовсе никто не нужен.
Маблунг промолчал. Он хотел бы в очередной раз ее подбодрить, сказать что-нибудь о том, что мало ли исключений, и мальчик еще их порадует, но… С некоторых пор готовые сорваться уже очевидно лживые утешения вдруг застревали у него в горле. И оставалось только молчать. Смотреть на стоящую рядом женщину, следить за тем, как выбившиеся из золотистой косы мягкие вьющиеся волосы у ее правого виска подрагивают от его близкого дыхания, и гнать от себя ненужные, невозможные мысли…
С годами Ниэнор стала сильнее напоминать мать. Под ударами судьбы еще недавняя девичья хрупкость словно отошла на второй план, уступив место серьезной несгибаемой решительности. Готовности с открытым лицом встречать новые беды и стойко их выдерживать, будто неудавшаяся попытка наложить на себя руки полностью убила в ней способность испытывать отчаяние и страх. Да, именно тогда это и произошло. Когда сам Маблунг, оставив остывающее тело найденного и вновь потерянного Турина попечениям спутников, бросился вдоль бурного течения Нарога. И в отчаянии метался среди скал и древесных стволов, пока не увидел в цепких ивовых объятиях белеющее платье. И пока, выбравшись из ледяной воды с Ниэнор на руках, не почувствовал наконец под ладонями слабое биение сердца. Его собственное, кажется, вновь забилось тогда же.
- …Маблунг?
Охотник вздрогнул и, опомнившись, отвел взор от золотистой пряди.
- Да?
- Ты не слушал? – Ниэнор коротко глянула через плечо и вновь принялась смотреть на сына. – Я все думаю: он такой из-за близкого родства, из-за преследующего нас рока или из-за моего… из-за меня?
- Я не знаю. – Честно покачал головой Охотник. Он бы сам хотел это знать. – Но ведь все произошедшее было велением рока. И ваша с Турином встреча и то, что случилось потом. Да вся судьба детей Хурина… Если ты хочешь обвинить в недуге сына себя, то незачем. Это ему не поможет.
- Вся судьба… - Негромко повторила Ниэнор и, вновь обернувшись, уже дольше внимательно смотрела Маблунгу в глаза, пока со двора не донесся тихий шум, и мальчик, подобрав с земли свои раковины, сам не пошел к дверям дома. – Пора его укладывать.
Охотник кивнул и неловко посторонился, пропуская ее к выходу в сени.
В сенях Ниэнор стелила ему самому, и сейчас Маблунг сидел на накинутом на скамью покрывале и ждал, когда юный Турион заснет. Это тоже было непросто: обычно мальчик долго ворочался, пугался безобидных шорохов и, тихо всхлипывая, с головой забивался под одеяло. И потому матери приходилось подолгу сидеть возле него, негромко напевая и успокаивающе гладя по непослушным волосам.
Но вот долетающие в распахнутую дверь звуки смолкли, и Маблунг, поднявшись, осторожно заглянул в служащую спальней комнату. Наконец затихший Тулмир клубком свернулся у стены, но Ниэнор, вопреки обыкновению, продолжала неподвижно сидеть на краю постели и смотреть на спящего ребенка. Маблунг остановился на пороге и, облокотившись на косяк, безмолвно глядел на них обоих.
- Я еду завтра на рассвете. – Наконец произнес он, когда молчать сделалось невмоготу.
Аданэт, не оборачиваясь, медленно кивнула и наклонилась в очередной раз поправить укрывающее ребенка одеяло.
- Я думаю, тебе больше незачем приезжать.
Охотник выпустил косяк и выпрямился. В груди, кажется, что-то оборвалось, и он невольно дотронулся до завязок рубахи.
- У нас все есть. Камней хватит еще на несколько лет, да и без них мы прокормимся мои шитьем.
- Ты меня прогоняешь? Почему?
- Дорога длинна и опасна. Из-за нас и так столькие погибли…
Она продолжала мять в пальцах угол одеяла и так и не подняла глаз. Маблунг, словно не веря, на мгновение опустил веки и вновь спросил.
- Почему?
Одеяло свесилось с края постели, а аданэт, будто решившись, порывисто поднялась и быстро подошла к эльфу. Ощутимо пихнула его кулаком в грудь, заставляя отступить назад в сени, и, только теперь глядя в глаза, гневно прошептала:
- А почему ты раз за разом уезжаешь? Почему ты раз за разом мучаешь себя и меня?
Маблунг, осекшись, молчал, бессмысленно на нее глядя. И не сразу нашелся что ответить.
- Ты … хочешь, чтобы я остался?
Дверь неслышно притворилась, отсекая их от спящего ребенка, и Ниэнор, так и не опустившая с его груди сжатой в кулак руки, уже не зло, но как-то обреченно и едва слышно проговорила:
- Хочу.
- А Турин? – Растеряно спросил Маблунг, несмело кладя руки ей на плечи.
- Турин? – Во взгляде аданэт скользнуло непонимание, но потом она сообразила и покачала головой. – Турин – мой брат. Все остальное – морок и чары.
- А я?..
- А ты рядом. – Обреченность сменилась решительностью. Ниэнор приподнялась на цыпочки и стиснула в пальцах затянутый ворот рубахи Охотника. – Тебя я люблю.
Маблунг вздрогнул, подавил судорожный вздох и, как-то не к месту подумав о том, что смертная женщина оказалась храбрее его, сделал то, о чем так давно мечтал: их пересохшие прохладные губы соединились. Сначала робко, но чем дальше, тем больше смелея. Прикрытая дверь в спальню под неловким ударом локтем закрылась до конца, служащая Маблунгу постелью широкая скамья проехалась по полу, неподдающиеся из-за завязок ворот жалобно затрещал по шву…
Он проснулся среди ночи и рывком сел на жестком ложе. Ниэнор давно вернулась в комнату, и в доме снова было тихо и умиротворенно. Холодный серебряный свет щедро заливал сени. Морской ветер, все такой же теплый, как и днем, продолжал заглядывать в распахнутые створки. Маблунг, помедлив, отбросил в сторону тонкое покрывало и осторожно спустил босые ступни на пол. Обнаженное тело приятно захолодило, и он, словно нырнув в заструившийся по коже лунный свет, поднялся и неслышно подошел к окну.
Было темно и покойно. Чернеющие вокруг дома акации источали одуряющий аромат, мерно дышало поблескивающее в сотне шагов от домика море, а где-то под окном в траве увлеченно стрекотала цикада. Маблунг прикрыл глаза и запрокинул голову, подставляя лицо и грудь ласковому ветру и позволяя волосам рассыпаться по спине. Всегда удерживающий тугую темную косу шнурок затерялся где-то в скомканной простыне, и теперь освободившаяся грива охотно заволнилась по всей длине. Он сам словно бы тоже вырвался из какого-то тесного круга и теперь впервые за долгие годы чувствовал себя умиротворенным и спокойным. Вновь обретшим утраченное равновесие. Мир вокруг будто сжался до одних только запахов, тихих звуков и мимолетных прикосновений подвижного воздуха и потерял ход времени, растворившись в одном единственном мгновении. Маблунг тоже в нем будто растворился и, погрузившись в негу, не услышал за спиной легких шагов, очнувшись, лишь когда узкая прохладная рука легла ему на грудь.
Одетая в тонкую льняную сорочку Ниэнор остановилась подле него и, приникнув щекой к плечу, устремила взгляд в сторону моря. Не было смысла что-то говорить, поэтому они долго молчали, переплетясь пальцами и слушая дыхание друг друга. Но потом Ниэнор все же спросила:
- Завтра ты ведь все равно уедешь?
- Да. Я обещал Элу не задерживаться. – Маблунг кивнул и ободряюще погладил аданэт по скрытому тонкой тканью плечу. – Ему предстоит расплачиваться с гномами, и он хочет, чтобы я был рядом.
- Чего-то опасается?
- Возможно. Они слишком затягивают работу, и осторожность будет нелишней.
- Пожалуй… Что ты потом скажешь королю Тинголу?
- Что должен уехать и, наконец, остаться.
Ниэнор улыбнулась, сильнее сжала его ладонь и теснее приникла к крепкому надежному плечу.
- Я буду ждать. Возвращайся.
- Я вернусь. Обещаю.
Маблунг посмотрел на нее и, тоже улыбнувшись, освободил руку, чтобы крепче обнять.
На горизонте медленно проявлялась тонкая алая полоска рассвета.
Примечание.
Заказчик.
У меня было подозрение, что вы хотели именно это, посему и повесил не в Сочинения...) Как-то уже мелькавшая в заявках тема про родившегося ребенка тоже ваша?
Нет. Но это меня сподвигло на эту заявку.
Alassien, я не злой, я хоть и любитель АУ, но канонист.
Проклятье детей Хурина никто не отменял. Маблунг подошел слишком близко, и его тоже зацепило. Хоть есть какая-то совсем черновиковая версия о том, что Дирхавель многое узнал о детях Хурина от Маблунга в Гаванях, так что желающие могут мыслить позитивно. А я, пожалуй, подумаю над продолжением-окончанием...
И бедная, бедная Ниэнор... Эдак она второй раз куда-нибудь бросится...
Я думаю, что просто они так долго тянули, что назрело уже в полной мере)
Это интересная тема для размышлений, что она сделает.. И как и когда узнает.
Будет несколько лет тишины - с передачей новостей в Белерианде не очень, времена сложные. А потом появятся беженцы из Дориата, и новости до Ниэнор дойдут, но и то,скопрее всего, не напрямую, а через вторые третьи руки. И останется ей опять шагнуть в воду.
Автор.
Очень хорошо написано, автор растрогали до глубины души.
Спасибо, рад стараться
А я бы никогда не додумалась!
Вот это внезапно!
Но...однако...цепляет. Прямо даже врезается.
Arwen., отлично, автор на такую реакция и рассчитывал
Откройтесь в личку, единомышленник!
Плагиат жестчайший, если что. Если кто опознает ситуацию - иззззвините.
Пожалуйста, не включайте в конкурс, ибо "хата не моя", навеяло.
- Папа...
- Послушай, не надо. Я же просил меня так не называть.
- Почему Аэрин ты папа, а мне - нет?
- Аэрин ко мне принесли под дверь. Я не знаю ее родителей.
- А моих?
Эльф отвел глаза. Как рассказать ребенку, пусть уже достаточно взрослому, о том, кем были его родители - прОклятый герой и жертва того же проклятия, сестра этого героя? Как он это примет?
- Твоя мать была очень красивой женщиной...и очень несчастной.
- А мой папа?
- Твой отец был героем.
- Кто он был?
- Я...сам не знаю... Хэльнар, не спрашивай меня. Это то, что я не смогу рассказать тебе.
"Ты писал, что воспитываешь ребенка Мормегила," - гласили витиеватые строчки. " Не пристало моему военачальнику быть нянькой при младенцах. Возвращайся."
Ребенка Мормегила.
Ребенка Турина.
Турина...
Мальчик уронил на пол скомканный листок. Теперь понятно, почему Маблунг не рассказывал ему об отце. Почему не сказал ни слова о том, кем он был. Только: "твой отец был героем. Я не хочу отнимать его у тебя."
А теперь он не вернулся. Теперь у Хэльнара и Аэрин нет отца... Только этот ящик стола, полный писем. И рисунков, на которых люди и эльфы - как живые.
Через год в дверь дома постучали. Мальчик вышел на порог.
Перед ним стоял оживший рисунок приемного отца.
Он тихо вздохнул.
- Здравствуй, дедушка.
А Й.
Автор 2, это Хурин пришел?
а2