Архивный персонаж
Название: Летопись лиха
Размер: ок. 3100 слов
Рейтинг: G
Категория, жанр: джен
Персонажи/Пейринги: оригинальные персонажи, Маэдрос, Пенголод, упоминается Фингон и еще ряд героев Белерианда
Краткое содержание: Битва Бессчетных Слёз проиграна, феаноринги и те, кто идет вместе с ними - отступают и пытаются понять, что произошло и как жить дальше. А она пишет летопись и не думает, что это нормально. А позже - вспоминает, как и о чем приходилось записывать.
Написано по мотивам текста Истарни: istarni.livejournal.com/15820.html
Предупреждение: оригинальные персонажи; рассказ от первого лица; возможно, своеобразный стиль. Использована коллизия и персонаж другого автора.
читать дальше*
Ну давайте я вам расскажу, добавлю подробностей…
Летопись, говорите, полуустав… Полуотдохнув.
Я не издеваюсь, так оно было тогда, в начале осени Года Слёз… Да, сентябрь 472 года Первой Эпохи… Это потом оно у меня так разложилось, девять из десяти – за то, что был еще и уже сентябрь. Там и тогда, в лесу у Синих Гор месяцы и считанные дни у нас как-то поотваливались, и стали мы говорить прямо как наши соседи-старожилы, Зеленые Эльфы: «кончается лето», «кажется, начинается осень»… А осень – это еще так много дней, и каждый нужно пережить! И где-то вдали маячит мысль, что к зиме надо бы перебраться в крепость – ну хотя бы тем, кто собирается туда перебраться… Впрочем, до этого неплохо бы хоть в общем разузнать, как оно там, в крепости… Крепость мы тоже никак не называли – за ненадобностью. Она и так у нас оставалась одна – на всех, кто еще остался.
И этот лес. И никогда не уходящая полуусталость. Даже те, кто приходил – тоже приносил ее с собой, словно ее где-то там, на севере, разложили с запасом…. Целое море усталости. Это не огонь, это пепел. Или серая вода. Лужа. Только очень большая, и по ней надо все идти и идти… Хотя мы вроде бы уже пришли, совсем пришли, куда уж дальше… Да не о том речь.
Странно, но не только мы шли – отступали, что тут скромничать! Но и к нам приходили. Время от времени, какими-то совершенно неописуемыми путями - они их и сами не всегда могли ясно описать!
Начиная хоть с того, что запомнилось еще из лагеря на горе Долмед – два хитлумских целителя. Из Хитлума, ага. Из предгорий. Здесь, на восточном краю Белерианда. И один ничего не видит – еще с Браголлах, при этом, между прочим – как лечил, так и лечит… Но это история другая, не ко мне, к целителям – они тогда вообще были за главных.
Тогда – это на Долмед. Разные там, конечно, были главные… Разведчики и стражи – кто еще мог, потому что мы ждали погони, и надо было знать, ну когда же, когда мы встанем в последнюю круговую оборону и еще недолго поотбиваемся… Это тоже другая история – о том, что погоня тогда так и не пришла.
Ну, гномы еще – потому что здешние и кое-что знают.
Но в лагере – однозначно целители.
Хотя бы потому, что ни одного прямо стоящего лорда в лагере как-то не наблюдалось. Да что там – попросту в ясном сознании ни одного! И, кажется, ни одного живого из «старых» кано дружин, тех, что еще от Долгого мира. Ну, может быть, считая и тех, про которых было еще неясно, живые они тут или нет…
От Долмед до Леса у Синих Гор много что переменилось. (Да-да, Оссирианд. Видите – и это слово отвалилось…)
Теперь у нас были не только лежачие и нетвердо стоячие. Кое-кто с тех пор лег раз и навсегда, а еще появились ходячие (туда-сюда), сидячие (за делом, которое нужно сделать сейчас и срочно, и пока оно не готово, не надо их даже трогать!), бегущие (к Нандор, к каким-то Людям, которые тоже теперь живут здесь), а хуже того – рвущиеся-бежать-на-север-и-там… На этих требовалась еще одна разновидность – Держащие Их. А лучше – находящие им дело здесь. Прежние категории тоже, впрочем, не исчезли вовсе, взять хоть кое-кого из лордов, хотя…
Да, это была уже осень. Сентябрь. И он уже сидел в шатре и на сообщения о наших нерегулярных и безумных новостях выдавал ответы, похожие на настоящие – ну то есть адекватные… Или не более безумные, чем сами новости, - поэтому приходящих с вестями к нему было решено пропускать…
Наверное, понятно, о ком я говорю? Наш лорд.
С ним… все было понятно, раны пусть целитель перечислит, только и без них – понятно и точка… Совсем.
…А еще пришел тот халадин. Вот это как раз туда, к путям, непредставимым разумом. Мы знали, что Лес Бретиль вышел на битву, но в западном войске – а куда им еще, через пол-Белерианда и без лошадей? – а то, что они думали про Туркафинве и Куруфинве и про то, как они повстречались с Береном на краю их леса, тут было, строго говоря, уже не главное… Просто – запад и в самом деле был ближе.
Так что – знали, и путь его нам – да не из Бретиля, не из битвы, уже из плена! – показался тогда как раз достаточно безумен, чтобы ничем не выделяться среди прочих путей того времени. А потом, посреди разговора, до тебя как-то случайно доходит, что в плен-то он попал еще до Битвы… и почти до Союза, строго говоря. И тут ты понимаешь, что это уже слишком. Впрочем, «слишком» по тем временам означает «как раз» - и ты продолжаешь…
Продолжаешь – что? Записывать, конечно… ну да, я сидела в углу и записывала…
Только не надо думать, что это было нормально. Хорошо? Звучит нормально – свидетель говорит, хронист пишет, только я сейчас объясню, что там на самом деле получалось.
Это было что-то вроде безумия, тихого, но деятельного. У нас такое кое с кем случалось, тут страннее другое – оно попало в ту узкую щель, когда тебя не пытаются отвлечь, потому что ты никому не вредишь, - а еще когда-то потом оказывается, что из всего этого даже можно извлечь какую-то пользу… Если соберешь, откуда. Но только потом, а тогда – в самом деле тихое безумие, одна мысль, защита от всех прочих – что надо ВСЁ ЗАПИСАТЬ. Всё немногое, что мы знаем о случившемся сами и еще узнаём от других. А «надо» потому, что всё это ненадолго, это затишье, и сами мы – ненадолго, но если, нет – когда меня убьют, рядом останутся вот эти листочки, записи, - а вдруг их все-таки кто-то подберет, какие-нибудь дикие люди, унесут на восток, да не выкинут – и когда-нибудь потом кто-то о нас прочтет…
И потому – на любом подручном материале, любой подходящей темной жидкостью и острым пишущим предметом… Не будет жидкости – на коре процарапаем. Но тогда я устроилась просто невероятно, у меня был мешок с прошлыми записями, чтобы сесть, доска, тяжеленная чернильница свешивается с пояса (ее никто не задумывал как походную!) и бумага из чьих-то собранных в абсолютном безумии запасов отступления. Отступления откуда – мы все тоже знали и потому почти никогда не произносили это имя – имя крепости… Оно было слишком близко – как и многие другие имена.
…Хотя к тому человеку как раз бы очень подошло – процарапать на коре, на бересте – они так, говорят, умеют…
Да, Галдором он назывался, Галдор из Бретиля. «А пока из Ангбанда» - улыбнулся косо. И рассказал… Вот, например, сказал для начала, что ему повезло.
Он так тоже говорил, кстати… не тогда, потом… когда говорил. Не халадин, конечно. Наш лорд. Он тоже странно говорил «повезло». Когда говорил.
Вот и тут, например, оказалось, что Галдору повезло: в Ангбанде к концу лета было очень много пленных…
Они просто захлебывались пленными, - и не захлебнулись, какая жалость! О нет, эти жернова, увы, довольно быстро разобрались, как им теперь перемолоть – столько… Но не сразу. Этот-то зазор, эта недолгая неразбериха и дали кому-то шанс убежать… Он был из тех немногих, кто еще и куда-то дошел в итоге. И там, куда дошел, его не отправили обратно.
Он выскочил на дальний патруль – впрочем, тогда это еще называлось дальней разведкой и пограничным отрядом (который сам не знал, где у нас теперь границы), - да так, что и не скажешь толком: он на них, или патруль – на него. И даже не думал прятаться и бежать, потому что вокруг - поле и кустарник, и прятаться некуда. Потом – долго не мог поверить, что перед ним – не орки (да-да-да, орки – на конях!), а потом сам рассказывал им про орков, к которым он чуть не пришел совсем недавно, - про орков на холме, в крепости Химринг… так долго рассказывал, что Гильтир, зная: что еще несколько слов о том холме и орочьем гарнизоне на нём – и он зажмет уши, чтобы не слышать, - так долго, что Гильтир приказал ему умолкнуть прямо сейчас и пообещал привести к лорду, «а ему ты всё подробно расскажешь…» Товарищи посмотрели на него с коней понятно как – «ага-ага, именно лорду, именно этому, а он тебя послушает…» - но в те времена одни безумцы другим часто не возражали, а Гильтиру Битому возражали и того реже… А по их приезде как-то само собой выяснилось, к их вящему интересу, что лорд у нас принимает вестников… теперь. Ну то есть, кажется, принимает. Например, потому, что Гильтир об этом додумался спросить меня, а я уцепилась еще за предыдущего вестника (ну то есть того, у кого были какие-то вести – никто его никуда не посылал, сам как-то добрел), дошла с ним до шатра, да так и не отцепилась, записывала…Вот так же они теперь уцепились за меня и мы опять пошли в шатер, остановить нас никому не случилось - и он рассказал.
Говорил он не порядку, как говорилось – про дорогу, про плен, даже про себя рассказал немного… Это когда лорд вскинул голову и переспросил с напряжением «Галдор?» - первый его вопрос, между прочим.
И тот объяснял: да, назвали его в честь Галдора, Хуринова отца, мать его сама была из Дор-Ломина, а в Бретиль пришла через несколько лет после той двойной свадьбы, когда Галдор женился на дочери халада. А отец его называл часто на свой манер – «Халдар», и рассказывал о Халдаре, брате госпожи Халет, который погиб в бою с орками…
«Это здесь было, на востоке» - сказал Галдор. «Было» - веско подтвердили нам снаружи шатра, а это значит, рядом стоял кто-то из дор-карантирских. Может быть, и на страже, но на ней вроде бы уже были вастаки, целых два, оба здесь и на ногах, представляете? (Хотя при входе ни один нам не попался, между прочим).
А потом была Битва Пламени, и как-то так вышло, что с тех пор он звался все-таки Галдором.
Позже они у себя в лесу узнали про Берена и про то, что будет битва с Морготом (ну то есть – Союз, он только сочинялся – как раз тогда), и старый халад Халмир одной рукой себя за седую бороду держал, другой – секиру схватил, и говорил им… вот так и говорил, что хотя он сам уже дед и прадед, но сам на битву первым пойдет, чтобы этому Морготу…
Это, наверное, Гильтир сказал ему тогда, что халад Халмир до битвы так и не дожил. Голос был тихий, не враз поймешь чей, а я глаза не поднимала – записывала.
Галдор умолк, вздохнул: «Жаль. Хотя… а ведь повезло ему, наверное».
Да, так вот – о собственном халаде он узнал только здесь, у нас. «А там меня с эльфами держали, наших мало было… да халадинов вообще не было… и не прибавилось ведь». Сам он попался, когда все тот же халад Халмир решил заранее разведать пути на север и послал соглядатаев. «Надо было дориатцев дождаться. А может быть, и то бы не помогло…» - он не жалел, просто взвешивал. Он вообще был как-то очень спокоен, как будто теперь ничего уже не может произойти хуже – так чего бояться? Или я поняла это так, но что-то было правильное в таком спокойствии… для таких времен, по крайней мере.
А он говорил – об эльфах в рудниках, об орках и тварях, - он говорил, лорд слушал молча, глядя куда-то в землю, но изредка переспрашивал, а значит – слушал и слышал, а потом среди прочих тварей Галдор помянул балрога, и не остановился, рассказал. Как балрог такой-то в недавней битве об эльфийского короля лапы пожег, хоть и сам – огненный, об белое его пламя… Я записывала, потому что рука пишет сама, это был уже не первый лист – а я сама слышала, как звенит и сгущается вокруг воздух, - вы, может быть, знаете, как это бывает?
Он рассказал, а тот – слушал, тут уже не ошибешься, хоть не смотри. Сидел он очень прямо, а потом уцепился за паузу между словами и вбил туда свой вопрос, таким совершенно спокойным – нет, совершенно пустыми голосом:: «Так и было?...», - я помню, потому что рука пишет сама, хоть не смотри, потому что я не забуду, что он сам был тогда – белое пламя, только… догоревшее, наверное - поверх пламени уже пепел, такое лицо – отчетливо белое, но словно поверх осела взвесью серая пыль, нет, все-таки именно пепел…
И выслушал ответ. Который тоже был спокоен, даже скажем – учтив, так и слышишь, как халадин этот с эльфами на рудниках обсуждает обжегшегося балрога или не сразу понятные нюансы орквина…
Хороши они были рядом, эти два спокойствия. Не забудешь.
А вот потом случилось совсем странное, хотя мы там, казалось бы, уже привыкли ко всему. Лорд повернулся ко мне – то есть, получается, заметил меня в углу! – и спросил: «Ты пишешь?»
«Да», - и рука замерла над листом, - «как обо всех беглецах, как всегда». Это было попроще правды, но тогда было не время объяснять – про тихое безумие и разномастные листы в мешке, на котором сижу. Это было - тоже правда. И тоже безумие – продолжать то, что было раньше, как раньше…
«Я напишу решение… как всегда», - и протянул руку, за листом.
Я не знаю, как я оказалась рядом с ним – со всем своим имуществом, кроме мешка разве что! – с доской, листом, чернильницей и пером… Держалась за доску – то есть держала её, - и с какой-то оторопью смотрела, как он пишет – поперек листа, казалось, что не хватит места, и сейчас поверх текста напишет, - нет, вот зачеркнул, вот новая строка…
…Я не поручусь, не всегда ж сидела рядом в те времена! – но кажется… Кажется, это было первое, что он написал после. Так вот вышло.
«В общее ополчение» - только ведь его не было уже (со времени отступления) и еще заново не было (как появилось во времена крепости-и-леса), и потому-то – ровная черта поверх, и ниже: «в пограничный отряд». А вот и сам отряд сидит в лице Гильтира, почему бы и нет?
Вот так он написал.
Я еще больше скажу – он запомнил. Это потом, в нашей крепости каменной, в Амон Эреб, да нет, не так говорилось – в Меттамаре, когда был у меня целый Летописный Чертог на чердаке со сквозняками (на правом чердаке, ближе к Гелиону!), - уже был, еще был, и были еще Братья, хозяева этому замку, чтобы указать мне это место по своей хозяйской воле… Он тогда однажды спросил меня, будто речь шла о самом обычном: «Ты ведь помнишь его дело? Последний лист? Он должен быть в летописи». …то есть получается, он знал даже о том, что тех листов было несколько, даже – о летописи…
В летописи тогда еще было только несколько листов – а Галдора уже не было. Это и был разговор – о его смерти.
…Я думаю, он много успел. Мы все думали тогда так друг о друге, потому что все прошлое стало ничем, и каждый день – очень многим, и любая стычка, любой дозор – тем более… А у него было целых три года, - а ведь он еще и Смертный.
И раньше - его плен и побег. И его весть. И потом, в дозорах, когда их нашел дориатский патруль, и лучник в зеленом крикнул, чтобы они выходили, их все равно обнаружили, - и халадин улыбнулся нолдор как-то хитро: «Лучше я», - и выбрался из кустарника. Спокойно взглянул на дориатца снизу вверх и сказал: «А я тебя помню, Лучник. Ты приходил к нашим стражам». И тут уже настал черед удивляться той стороне – вокруг Восточный Белерианд, где-то за холмами Эстолад: «Так ты из Бретиля?»
Он принес тогда нам еще одну весть, что узнал при встрече от дориатца. О людях Бретиля в Битве Слёз, на песках Анфауглит, в арьергарде войска Верховного короля… Их и правда не прибавилось в плену – хотя бы тогда, в битве: все остались – в песках, и трое – в живых… Их-то и довел до леса Маблунг Могучий Лук, их-то имена он и назвал Галдору… Я не ведаю, знал ли он – именно тех троих. Он ничего не добавил тогда, только: «Вот оно как оказалось…»
И еще кое-что усел сделать, наверное, и ради них – пока был жив.
А после… Гильтир сам рассказал о новой стычке и о том, что вернулись не все, а потом дошагал со мной по всем лестницам до самого чердака и сам подписал к тому листу, уже сшитому вместе другими: «погиб 475» - как будто сам знал, как вдруг стало мне тяжело записать одну дату и одно слово…
Почерк у него оказался совершенно такой же, как до Битвы, быстрый и легкий, даже странно – можно смотреть на лист, не поднимая глаза, и как будто время еще то, прошлое, как будто…
Но все это было потом. А тогда, осенью Года Слёз, в лесу у Синих гор мы выходили из шатра, и те, кто теперь все-таки стоял на страже, заглянули внутрь, и наши «полтора вастака» немедленно поссорились, называя друг друга «сыновьями дурной кобылицы», один - за то, что пустили нас, другой- за то, собирались не пропускать…
А мы шли дальше, не останавливаясь, и это была уже соседняя поляна, и прямо на нас вышла наша Хирвен дортонионская, она опять кашеварила. Вышла со своими любимыми словами, которыми, казалось, тогда только и добывались тогда неведомо откуда припасы на целый лагерь именно у того, кто ей сегодня попался : «Ничего-то у меня нету, а особенно…» В тот день это было – «а особенно целого кожаного ведра».
«Зато у нас есть хадалин, вот, Галдором зовут, из плена» - почему бы ей так не ответить, других мыслей все равно нет, разве что о том балроге, но он в хозяйстве не поможет…
«Ну так давай, заштопай ведро побыстрее» - это Хирвен сказала уже Галдору, не мне, а я так и пошла дальше, записи положить, чтобы все-все уцелело – хоть для кого-нибудь…
*
Она говорила – и ходила по комнате, иногда останавливаясь, - а потом рассказ снова сдергивал ее с места.
Пенголод сидел, разворачивался, слушал – и все удивлялся: слишком непривычен был облик гостьи даже для пестрого Тол Эрессеа. Этот непокой, и зеленая куртка, впрору скорее разведчику или следопыту, и волосы обрезаны довольно коротко, но как-то по косой, и тень неровно падает на лицо, когда она проходит вдоль той стены, резкая неровная тень, - и оттого неуловимо кажется, что лицо пересекает шрам, словно он там и есть… Или так – словно он когда-то и был там?.... Или просто – тень, но такая, что есть всегда, днем и ночью, как часть себя…
А Пенголод все слушает и пока не решается спросить – когда и как она пришла сюда, и каким из путей, по воде или другим, более долгим, как многие, кто жил в то время?
Она остановилась и посмотрела прямо в глаза.
*
Ну вот я и рассказала, «всю-всю самую истинную правду», как говорил совсем другой халадин, - он ходил то за тем, то за другим эльфом хвостом и выпытывал её, эту правду, и если вам, господа, в жизни хоть раз попадался дотошный Смертный, то вы, быть может, знаете: сколько ему ни скажи, ему никогда не будет довольно, всё он будет искать еще большей правды, самой-самой…
Но это совсем о другом. И позже… да, тоже в крепости, где же еще, после Крепости ничего уже не было… Хотя – если кто-то потом все-таки еще записывал, хоть по нескольку строк, хоть страницу – потом, после меня, - я бы прочитала… То, чего не видела. Свое, наше – нет, не хочу. Я его и так помню – все записи, все огрехи – и наши, и летописные…
А с Галдором, балрогом и со всеми нами в то первую осень после того, как рухнуло всё – было так и никак иначе.
Только о Верховном Короле не скажу я ничего больше… может быть, потом еще как-нибудь… Не теперь. А хорошо бы – если вовсе не я. Это… до сих пор слишком близко, так уж вышло…
Я лучше – о том, что было позже и оказалось не зря, что бы тогда ни думалось. Для того она все-таки и писалась в конце концов – может быть, самая безумная летопись Белерианда. А если и нет, все равно – не зря.
(2008; 2017)
Размер: ок. 3100 слов
Рейтинг: G
Категория, жанр: джен
Персонажи/Пейринги: оригинальные персонажи, Маэдрос, Пенголод, упоминается Фингон и еще ряд героев Белерианда
Краткое содержание: Битва Бессчетных Слёз проиграна, феаноринги и те, кто идет вместе с ними - отступают и пытаются понять, что произошло и как жить дальше. А она пишет летопись и не думает, что это нормально. А позже - вспоминает, как и о чем приходилось записывать.
Написано по мотивам текста Истарни: istarni.livejournal.com/15820.html
Предупреждение: оригинальные персонажи; рассказ от первого лица; возможно, своеобразный стиль. Использована коллизия и персонаж другого автора.
читать дальше*
Ну давайте я вам расскажу, добавлю подробностей…
Летопись, говорите, полуустав… Полуотдохнув.
Я не издеваюсь, так оно было тогда, в начале осени Года Слёз… Да, сентябрь 472 года Первой Эпохи… Это потом оно у меня так разложилось, девять из десяти – за то, что был еще и уже сентябрь. Там и тогда, в лесу у Синих Гор месяцы и считанные дни у нас как-то поотваливались, и стали мы говорить прямо как наши соседи-старожилы, Зеленые Эльфы: «кончается лето», «кажется, начинается осень»… А осень – это еще так много дней, и каждый нужно пережить! И где-то вдали маячит мысль, что к зиме надо бы перебраться в крепость – ну хотя бы тем, кто собирается туда перебраться… Впрочем, до этого неплохо бы хоть в общем разузнать, как оно там, в крепости… Крепость мы тоже никак не называли – за ненадобностью. Она и так у нас оставалась одна – на всех, кто еще остался.
И этот лес. И никогда не уходящая полуусталость. Даже те, кто приходил – тоже приносил ее с собой, словно ее где-то там, на севере, разложили с запасом…. Целое море усталости. Это не огонь, это пепел. Или серая вода. Лужа. Только очень большая, и по ней надо все идти и идти… Хотя мы вроде бы уже пришли, совсем пришли, куда уж дальше… Да не о том речь.
Странно, но не только мы шли – отступали, что тут скромничать! Но и к нам приходили. Время от времени, какими-то совершенно неописуемыми путями - они их и сами не всегда могли ясно описать!
Начиная хоть с того, что запомнилось еще из лагеря на горе Долмед – два хитлумских целителя. Из Хитлума, ага. Из предгорий. Здесь, на восточном краю Белерианда. И один ничего не видит – еще с Браголлах, при этом, между прочим – как лечил, так и лечит… Но это история другая, не ко мне, к целителям – они тогда вообще были за главных.
Тогда – это на Долмед. Разные там, конечно, были главные… Разведчики и стражи – кто еще мог, потому что мы ждали погони, и надо было знать, ну когда же, когда мы встанем в последнюю круговую оборону и еще недолго поотбиваемся… Это тоже другая история – о том, что погоня тогда так и не пришла.
Ну, гномы еще – потому что здешние и кое-что знают.
Но в лагере – однозначно целители.
Хотя бы потому, что ни одного прямо стоящего лорда в лагере как-то не наблюдалось. Да что там – попросту в ясном сознании ни одного! И, кажется, ни одного живого из «старых» кано дружин, тех, что еще от Долгого мира. Ну, может быть, считая и тех, про которых было еще неясно, живые они тут или нет…
От Долмед до Леса у Синих Гор много что переменилось. (Да-да, Оссирианд. Видите – и это слово отвалилось…)
Теперь у нас были не только лежачие и нетвердо стоячие. Кое-кто с тех пор лег раз и навсегда, а еще появились ходячие (туда-сюда), сидячие (за делом, которое нужно сделать сейчас и срочно, и пока оно не готово, не надо их даже трогать!), бегущие (к Нандор, к каким-то Людям, которые тоже теперь живут здесь), а хуже того – рвущиеся-бежать-на-север-и-там… На этих требовалась еще одна разновидность – Держащие Их. А лучше – находящие им дело здесь. Прежние категории тоже, впрочем, не исчезли вовсе, взять хоть кое-кого из лордов, хотя…
Да, это была уже осень. Сентябрь. И он уже сидел в шатре и на сообщения о наших нерегулярных и безумных новостях выдавал ответы, похожие на настоящие – ну то есть адекватные… Или не более безумные, чем сами новости, - поэтому приходящих с вестями к нему было решено пропускать…
Наверное, понятно, о ком я говорю? Наш лорд.
С ним… все было понятно, раны пусть целитель перечислит, только и без них – понятно и точка… Совсем.
…А еще пришел тот халадин. Вот это как раз туда, к путям, непредставимым разумом. Мы знали, что Лес Бретиль вышел на битву, но в западном войске – а куда им еще, через пол-Белерианда и без лошадей? – а то, что они думали про Туркафинве и Куруфинве и про то, как они повстречались с Береном на краю их леса, тут было, строго говоря, уже не главное… Просто – запад и в самом деле был ближе.
Так что – знали, и путь его нам – да не из Бретиля, не из битвы, уже из плена! – показался тогда как раз достаточно безумен, чтобы ничем не выделяться среди прочих путей того времени. А потом, посреди разговора, до тебя как-то случайно доходит, что в плен-то он попал еще до Битвы… и почти до Союза, строго говоря. И тут ты понимаешь, что это уже слишком. Впрочем, «слишком» по тем временам означает «как раз» - и ты продолжаешь…
Продолжаешь – что? Записывать, конечно… ну да, я сидела в углу и записывала…
Только не надо думать, что это было нормально. Хорошо? Звучит нормально – свидетель говорит, хронист пишет, только я сейчас объясню, что там на самом деле получалось.
Это было что-то вроде безумия, тихого, но деятельного. У нас такое кое с кем случалось, тут страннее другое – оно попало в ту узкую щель, когда тебя не пытаются отвлечь, потому что ты никому не вредишь, - а еще когда-то потом оказывается, что из всего этого даже можно извлечь какую-то пользу… Если соберешь, откуда. Но только потом, а тогда – в самом деле тихое безумие, одна мысль, защита от всех прочих – что надо ВСЁ ЗАПИСАТЬ. Всё немногое, что мы знаем о случившемся сами и еще узнаём от других. А «надо» потому, что всё это ненадолго, это затишье, и сами мы – ненадолго, но если, нет – когда меня убьют, рядом останутся вот эти листочки, записи, - а вдруг их все-таки кто-то подберет, какие-нибудь дикие люди, унесут на восток, да не выкинут – и когда-нибудь потом кто-то о нас прочтет…
И потому – на любом подручном материале, любой подходящей темной жидкостью и острым пишущим предметом… Не будет жидкости – на коре процарапаем. Но тогда я устроилась просто невероятно, у меня был мешок с прошлыми записями, чтобы сесть, доска, тяжеленная чернильница свешивается с пояса (ее никто не задумывал как походную!) и бумага из чьих-то собранных в абсолютном безумии запасов отступления. Отступления откуда – мы все тоже знали и потому почти никогда не произносили это имя – имя крепости… Оно было слишком близко – как и многие другие имена.
…Хотя к тому человеку как раз бы очень подошло – процарапать на коре, на бересте – они так, говорят, умеют…
Да, Галдором он назывался, Галдор из Бретиля. «А пока из Ангбанда» - улыбнулся косо. И рассказал… Вот, например, сказал для начала, что ему повезло.
Он так тоже говорил, кстати… не тогда, потом… когда говорил. Не халадин, конечно. Наш лорд. Он тоже странно говорил «повезло». Когда говорил.
Вот и тут, например, оказалось, что Галдору повезло: в Ангбанде к концу лета было очень много пленных…
Они просто захлебывались пленными, - и не захлебнулись, какая жалость! О нет, эти жернова, увы, довольно быстро разобрались, как им теперь перемолоть – столько… Но не сразу. Этот-то зазор, эта недолгая неразбериха и дали кому-то шанс убежать… Он был из тех немногих, кто еще и куда-то дошел в итоге. И там, куда дошел, его не отправили обратно.
Он выскочил на дальний патруль – впрочем, тогда это еще называлось дальней разведкой и пограничным отрядом (который сам не знал, где у нас теперь границы), - да так, что и не скажешь толком: он на них, или патруль – на него. И даже не думал прятаться и бежать, потому что вокруг - поле и кустарник, и прятаться некуда. Потом – долго не мог поверить, что перед ним – не орки (да-да-да, орки – на конях!), а потом сам рассказывал им про орков, к которым он чуть не пришел совсем недавно, - про орков на холме, в крепости Химринг… так долго рассказывал, что Гильтир, зная: что еще несколько слов о том холме и орочьем гарнизоне на нём – и он зажмет уши, чтобы не слышать, - так долго, что Гильтир приказал ему умолкнуть прямо сейчас и пообещал привести к лорду, «а ему ты всё подробно расскажешь…» Товарищи посмотрели на него с коней понятно как – «ага-ага, именно лорду, именно этому, а он тебя послушает…» - но в те времена одни безумцы другим часто не возражали, а Гильтиру Битому возражали и того реже… А по их приезде как-то само собой выяснилось, к их вящему интересу, что лорд у нас принимает вестников… теперь. Ну то есть, кажется, принимает. Например, потому, что Гильтир об этом додумался спросить меня, а я уцепилась еще за предыдущего вестника (ну то есть того, у кого были какие-то вести – никто его никуда не посылал, сам как-то добрел), дошла с ним до шатра, да так и не отцепилась, записывала…Вот так же они теперь уцепились за меня и мы опять пошли в шатер, остановить нас никому не случилось - и он рассказал.
Говорил он не порядку, как говорилось – про дорогу, про плен, даже про себя рассказал немного… Это когда лорд вскинул голову и переспросил с напряжением «Галдор?» - первый его вопрос, между прочим.
И тот объяснял: да, назвали его в честь Галдора, Хуринова отца, мать его сама была из Дор-Ломина, а в Бретиль пришла через несколько лет после той двойной свадьбы, когда Галдор женился на дочери халада. А отец его называл часто на свой манер – «Халдар», и рассказывал о Халдаре, брате госпожи Халет, который погиб в бою с орками…
«Это здесь было, на востоке» - сказал Галдор. «Было» - веско подтвердили нам снаружи шатра, а это значит, рядом стоял кто-то из дор-карантирских. Может быть, и на страже, но на ней вроде бы уже были вастаки, целых два, оба здесь и на ногах, представляете? (Хотя при входе ни один нам не попался, между прочим).
А потом была Битва Пламени, и как-то так вышло, что с тех пор он звался все-таки Галдором.
Позже они у себя в лесу узнали про Берена и про то, что будет битва с Морготом (ну то есть – Союз, он только сочинялся – как раз тогда), и старый халад Халмир одной рукой себя за седую бороду держал, другой – секиру схватил, и говорил им… вот так и говорил, что хотя он сам уже дед и прадед, но сам на битву первым пойдет, чтобы этому Морготу…
Это, наверное, Гильтир сказал ему тогда, что халад Халмир до битвы так и не дожил. Голос был тихий, не враз поймешь чей, а я глаза не поднимала – записывала.
Галдор умолк, вздохнул: «Жаль. Хотя… а ведь повезло ему, наверное».
Да, так вот – о собственном халаде он узнал только здесь, у нас. «А там меня с эльфами держали, наших мало было… да халадинов вообще не было… и не прибавилось ведь». Сам он попался, когда все тот же халад Халмир решил заранее разведать пути на север и послал соглядатаев. «Надо было дориатцев дождаться. А может быть, и то бы не помогло…» - он не жалел, просто взвешивал. Он вообще был как-то очень спокоен, как будто теперь ничего уже не может произойти хуже – так чего бояться? Или я поняла это так, но что-то было правильное в таком спокойствии… для таких времен, по крайней мере.
А он говорил – об эльфах в рудниках, об орках и тварях, - он говорил, лорд слушал молча, глядя куда-то в землю, но изредка переспрашивал, а значит – слушал и слышал, а потом среди прочих тварей Галдор помянул балрога, и не остановился, рассказал. Как балрог такой-то в недавней битве об эльфийского короля лапы пожег, хоть и сам – огненный, об белое его пламя… Я записывала, потому что рука пишет сама, это был уже не первый лист – а я сама слышала, как звенит и сгущается вокруг воздух, - вы, может быть, знаете, как это бывает?
Он рассказал, а тот – слушал, тут уже не ошибешься, хоть не смотри. Сидел он очень прямо, а потом уцепился за паузу между словами и вбил туда свой вопрос, таким совершенно спокойным – нет, совершенно пустыми голосом:: «Так и было?...», - я помню, потому что рука пишет сама, хоть не смотри, потому что я не забуду, что он сам был тогда – белое пламя, только… догоревшее, наверное - поверх пламени уже пепел, такое лицо – отчетливо белое, но словно поверх осела взвесью серая пыль, нет, все-таки именно пепел…
И выслушал ответ. Который тоже был спокоен, даже скажем – учтив, так и слышишь, как халадин этот с эльфами на рудниках обсуждает обжегшегося балрога или не сразу понятные нюансы орквина…
Хороши они были рядом, эти два спокойствия. Не забудешь.
А вот потом случилось совсем странное, хотя мы там, казалось бы, уже привыкли ко всему. Лорд повернулся ко мне – то есть, получается, заметил меня в углу! – и спросил: «Ты пишешь?»
«Да», - и рука замерла над листом, - «как обо всех беглецах, как всегда». Это было попроще правды, но тогда было не время объяснять – про тихое безумие и разномастные листы в мешке, на котором сижу. Это было - тоже правда. И тоже безумие – продолжать то, что было раньше, как раньше…
«Я напишу решение… как всегда», - и протянул руку, за листом.
Я не знаю, как я оказалась рядом с ним – со всем своим имуществом, кроме мешка разве что! – с доской, листом, чернильницей и пером… Держалась за доску – то есть держала её, - и с какой-то оторопью смотрела, как он пишет – поперек листа, казалось, что не хватит места, и сейчас поверх текста напишет, - нет, вот зачеркнул, вот новая строка…
…Я не поручусь, не всегда ж сидела рядом в те времена! – но кажется… Кажется, это было первое, что он написал после. Так вот вышло.
«В общее ополчение» - только ведь его не было уже (со времени отступления) и еще заново не было (как появилось во времена крепости-и-леса), и потому-то – ровная черта поверх, и ниже: «в пограничный отряд». А вот и сам отряд сидит в лице Гильтира, почему бы и нет?
Вот так он написал.
Я еще больше скажу – он запомнил. Это потом, в нашей крепости каменной, в Амон Эреб, да нет, не так говорилось – в Меттамаре, когда был у меня целый Летописный Чертог на чердаке со сквозняками (на правом чердаке, ближе к Гелиону!), - уже был, еще был, и были еще Братья, хозяева этому замку, чтобы указать мне это место по своей хозяйской воле… Он тогда однажды спросил меня, будто речь шла о самом обычном: «Ты ведь помнишь его дело? Последний лист? Он должен быть в летописи». …то есть получается, он знал даже о том, что тех листов было несколько, даже – о летописи…
В летописи тогда еще было только несколько листов – а Галдора уже не было. Это и был разговор – о его смерти.
…Я думаю, он много успел. Мы все думали тогда так друг о друге, потому что все прошлое стало ничем, и каждый день – очень многим, и любая стычка, любой дозор – тем более… А у него было целых три года, - а ведь он еще и Смертный.
И раньше - его плен и побег. И его весть. И потом, в дозорах, когда их нашел дориатский патруль, и лучник в зеленом крикнул, чтобы они выходили, их все равно обнаружили, - и халадин улыбнулся нолдор как-то хитро: «Лучше я», - и выбрался из кустарника. Спокойно взглянул на дориатца снизу вверх и сказал: «А я тебя помню, Лучник. Ты приходил к нашим стражам». И тут уже настал черед удивляться той стороне – вокруг Восточный Белерианд, где-то за холмами Эстолад: «Так ты из Бретиля?»
Он принес тогда нам еще одну весть, что узнал при встрече от дориатца. О людях Бретиля в Битве Слёз, на песках Анфауглит, в арьергарде войска Верховного короля… Их и правда не прибавилось в плену – хотя бы тогда, в битве: все остались – в песках, и трое – в живых… Их-то и довел до леса Маблунг Могучий Лук, их-то имена он и назвал Галдору… Я не ведаю, знал ли он – именно тех троих. Он ничего не добавил тогда, только: «Вот оно как оказалось…»
И еще кое-что усел сделать, наверное, и ради них – пока был жив.
А после… Гильтир сам рассказал о новой стычке и о том, что вернулись не все, а потом дошагал со мной по всем лестницам до самого чердака и сам подписал к тому листу, уже сшитому вместе другими: «погиб 475» - как будто сам знал, как вдруг стало мне тяжело записать одну дату и одно слово…
Почерк у него оказался совершенно такой же, как до Битвы, быстрый и легкий, даже странно – можно смотреть на лист, не поднимая глаза, и как будто время еще то, прошлое, как будто…
Но все это было потом. А тогда, осенью Года Слёз, в лесу у Синих гор мы выходили из шатра, и те, кто теперь все-таки стоял на страже, заглянули внутрь, и наши «полтора вастака» немедленно поссорились, называя друг друга «сыновьями дурной кобылицы», один - за то, что пустили нас, другой- за то, собирались не пропускать…
А мы шли дальше, не останавливаясь, и это была уже соседняя поляна, и прямо на нас вышла наша Хирвен дортонионская, она опять кашеварила. Вышла со своими любимыми словами, которыми, казалось, тогда только и добывались тогда неведомо откуда припасы на целый лагерь именно у того, кто ей сегодня попался : «Ничего-то у меня нету, а особенно…» В тот день это было – «а особенно целого кожаного ведра».
«Зато у нас есть хадалин, вот, Галдором зовут, из плена» - почему бы ей так не ответить, других мыслей все равно нет, разве что о том балроге, но он в хозяйстве не поможет…
«Ну так давай, заштопай ведро побыстрее» - это Хирвен сказала уже Галдору, не мне, а я так и пошла дальше, записи положить, чтобы все-все уцелело – хоть для кого-нибудь…
*
Она говорила – и ходила по комнате, иногда останавливаясь, - а потом рассказ снова сдергивал ее с места.
Пенголод сидел, разворачивался, слушал – и все удивлялся: слишком непривычен был облик гостьи даже для пестрого Тол Эрессеа. Этот непокой, и зеленая куртка, впрору скорее разведчику или следопыту, и волосы обрезаны довольно коротко, но как-то по косой, и тень неровно падает на лицо, когда она проходит вдоль той стены, резкая неровная тень, - и оттого неуловимо кажется, что лицо пересекает шрам, словно он там и есть… Или так – словно он когда-то и был там?.... Или просто – тень, но такая, что есть всегда, днем и ночью, как часть себя…
А Пенголод все слушает и пока не решается спросить – когда и как она пришла сюда, и каким из путей, по воде или другим, более долгим, как многие, кто жил в то время?
Она остановилась и посмотрела прямо в глаза.
*
Ну вот я и рассказала, «всю-всю самую истинную правду», как говорил совсем другой халадин, - он ходил то за тем, то за другим эльфом хвостом и выпытывал её, эту правду, и если вам, господа, в жизни хоть раз попадался дотошный Смертный, то вы, быть может, знаете: сколько ему ни скажи, ему никогда не будет довольно, всё он будет искать еще большей правды, самой-самой…
Но это совсем о другом. И позже… да, тоже в крепости, где же еще, после Крепости ничего уже не было… Хотя – если кто-то потом все-таки еще записывал, хоть по нескольку строк, хоть страницу – потом, после меня, - я бы прочитала… То, чего не видела. Свое, наше – нет, не хочу. Я его и так помню – все записи, все огрехи – и наши, и летописные…
А с Галдором, балрогом и со всеми нами в то первую осень после того, как рухнуло всё – было так и никак иначе.
Только о Верховном Короле не скажу я ничего больше… может быть, потом еще как-нибудь… Не теперь. А хорошо бы – если вовсе не я. Это… до сих пор слишком близко, так уж вышло…
Я лучше – о том, что было позже и оказалось не зря, что бы тогда ни думалось. Для того она все-таки и писалась в конце концов – может быть, самая безумная летопись Белерианда. А если и нет, все равно – не зря.
(2008; 2017)
@темы: Долгожданное мнение
-
-
06.01.2018 в 02:46Стиль действительно очень своеобразный. У меня он сначала вызвал резкое неприятие. Вроде бы эльфы, у них ламатьяве и все такое, они просто в принципе не могут так сумбурно говорить. К тому же она летописец. Что же у нее там записано в летописях? Но с другой стороны, именно этот путанный, резкий стиль, с перескоками с одного на другое, с загадками, намеками, но тем не менее с ясно прослеживающейся мыслью, очень подходит ситуации. Он как раз и отражает все то безумие, о котором говорит летописец. То безумие, которое настигло нолдор после поражения. А история, которую рассказал сбежавший из Ангбанда халадин - как маленькая искра света среди всего этого безумия.
Хочется верить, что для главной героини все в конце концов закончится хорошо. Ну и что все было не зря.
-
-
17.01.2018 в 01:35Сразу оговорюсь, что с текстом, по мотивам которого написана эта работа не знаком, и воспринимал её как самостоятельную вещь.
В первую очередь обращает на себя внимание стилистика. К ней, с одной стороны, сложно привыкнуть - и дело не в "рваности", нет, просто некоторые слова словно хватают посреди строчки и не дают погрузиться в текст. С другой - в тексте явно есть ритм, живой, дышащий, несколько нервный. И от того от абзаца к абзацу - будто вдох и выдох, вроде как и паузы, а одно за другое целяется, и не замечаешь, как перескакиваешь с одного абзаца на другой.
К такой подаче поначалу надо привыкнуть, она требует тщательно вчитываться в каждое слово, иначе все восприятие сыпется - отвлекаться нельзя, впитывать глазами и бежать за картинкой - не выходит, но в какой-то момент то ли дышать начинаешь правильно (и дыхание задерживать), то ли еще как-то настраиваешься, и наконец втягиваешься, и картинка строится начинает. Подрагивающая, с резкой сменой кадра - но оно очень в тему рассказываемой истории. И в тему и в настроение.
Очень уюбедительно передается ощущение этого самого спокойного безумия, когда уходишь в то, что можешь делать, в свою привычную работу просто для того, чтобы не сойти с ума.
Для меня история оказалась именно настроенческой зарисовкой, очень выразительно демонстрирующей страшную атмосферу того момента. И спотыкающие слова и детали, вот они тоже про то же, про безумие, про неправильность, когда вроде на первый взгляд и как будто почти нормально, но вот именно что почти, а если присмотреться, то и вовсе дико и страшно. Но надо продолжать жизнь.
Текст все таки о том, чтобы не сдаваться, чтобы двигаться вперед даже когда и кажется, что не за чем и некуда, ну да, может летопись все таки уцелеет. Искорка надежды во тьме безысходности.
Сильный текст. Сложный. Требует к себе внимательного подхода и серьезного отношения.
-
-
23.01.2018 в 13:06Я прочитала исходный текст, он мне понравился (и напомнил собственную псевдоаналитку))) и дополнил этот рассказ. С ним выглядит более цельно.
Предположу, что при написании имел место быть глубокий вролинг в персонажа-рассказчика, потому что очень уж все это эмоционально и естественно-разговорно, голос так и звучит. Но это же делает собственно рассказ немного отстраненным для читателя, не дает проникнуться. По крайней мере для меня содержательная часть отошла на третий план, внимание притягивала сама фигура рассказчицы, то, как она все происходящее видит, чувствует, пропускает через себя. Очень тревожная вещь.
ЗЫ. На самом деле в таких места хотелось возрыдать))))
Сидел он очень прямо, а потом уцепился за паузу между словами и вбил туда свой вопрос, таким совершенно спокойным – нет, совершенно пустыми голосом:: «Так и было?...», - я помню, потому что рука пишет сама, хоть не смотри, потому что я не забуду, что он сам был тогда – белое пламя, только… догоревшее, наверное - поверх пламени уже пепел, такое лицо – отчетливо белое, но словно поверх осела взвесью серая пыль, нет, все-таки именно пепел…