VI Круг, "Задания на лето" - 1

[Норлин Илонвэ]

1. Роль личности в истории.
Акцент на четкий прописанный образ персонажа и его деяния.

1. Смеагорл-Голлум
2. Финвэ и Феанор
3. Мириэль и Феанаро Новое!

запись создана: 04.06.2011 в 00:27

@темы: Выполнено, Шестой круг, Задания на лето

Comments

[Гость]

Не знаю, насколько соответсвует.

тыща восемьсот пятнадцать слов


Я быстро понял, что Прелесть не только красива, но и полезна. Я развлекался, таская у сородичей всякую ерунду: семейные альбомы, часы с кукушкой, медные кастрюли. Я выбрасывал все в реку, благодаря речных духов за такой невозможный подарок – мою Прелесть. Но когда хоббиты стали находить на берегу остатки своих глупых сокровищ, то я быстро попал под подозрения. Все знали о моей любви к реке, только я там постоянно ошивался. Я да Деагорл.
- Где брат твой, Смеагорл?
- А я почем знаю?
Убил и съел, ха-ха.
У моих тупоголовых родственничков отказало чувство юмора, и они решили выгнать меня из смеалов. Но я раньше ушел, опасаяь, что они прознают про мою Прелесть. Обойдусь без вас, глупые жалкие хоббитссы. Я до самых Мглистых Гор добрался, в пещерах темно, только с моей Прелестью никакой свет не нужен. Долго я хранил ее в мешочке на шее, зачем мне невидимость в темноте? Только доставал полюбоваться.
Рыбу я наловчился наощупь ловить. Вполне сносная жизнь – я, моя Прелесть и опять я. Но однажды кто-то затопал по каменным коридорам, раздалась грубая речь, а уж завоняло так, словно мимо тащили стадо дохлых коров, протухших еще месяц назад.
Я заметался в панике, Прелесть сама скользнула мне на палец. По стенам метались отблески факельного огоня. Я забился в самый дальний угол, пряча глаза от света.
Орки шагали нескончаемой колонной, закованной в железо, и тут в моей голове зазвучали голоса. Нежные и грубые, равнодушные и страстные, - и всех интересовала моя Прелесть. Огненный глаз размером с тележное колесо выплыл из темноты. От него не спасали плотно сжатые веки. Я всхлипнул: "Голлум!" – сорвал Прелесть и быстренько затолкал в щель между камнями.
Я очень испугался, затаился и не трогал Прелесть. Но однажды не выдержал, достал, зажал в кулаке – и увидел призрачных королей.
Они беспокойно завертели своими истлевшими головами, а потом дружно уставились в мою сторону. Взгляд их мертвых глаз пронзал меня насквозь. Я завопил, на мой крик прибежал молодой неопытный орк… Кости и доспехи я сбросил в колодец-воздуховод, одежду оставил себе, моя давно сносилась.
Со временем я наловчился надевать Прелесть, не привлекая к себе внимания. От призрачных королей я узнал имя Кователя Колец. Раньше я не задумывался, как моя Прелесть очутилась на дне реки.
Я увидел гномов – все их помыслы занимал Казад-Дум. Я узнал о самоцветах, подземных водах, рудных жилах, повадках орков, способах подземного боя, заточке секир и плетении кольчуг. О том, как распознать приближение обвала, и о Балроге. Я даже разыскал его. Он спал, завернувшись в крылья, подобно гигантской летучей мыши, только рога да когти на ногах торчали. Он светился багровым, как угли в камине, и от него исходил жар, как от камина в пасмурный день. Я быстренько убрался оттуда - еще проснется и сожжет ненароком.
Потом гномы сгинули, то их дракон сожрал вместе с кольцами, то ли перестали горевать о Казад-Думе. Я заскучал, но наткнулся на новых кольценосцев. Парочка эльфов и еще двое непонятного роду-племени. Эльфы сразу встревожились и пропали, с неизвестными я сам не хотел связываться, я опасался Огненного Глаза. Но в своих Пещерах я осмелел, нападал на орков, а они тряслись перед чудовищем из темноты, хватающим самых смелых и крепких. Я даже наведывался в их пещеры, где они складывали вещи, захваченные в набегах на людские поселения. Так я обогатился лодкой и плавал по ней маленькому озеру, просто для удовольствия. Только удочки не хватало … Нет, я - Голлум, Голлум, не Смеагорл!
Вдруг незвано-негаданно в пещерах объявились гномы! Орки их быстро порешили, но вслед привалило целое войско. Но орки тоже оказались не промах. Отрубленные головы летали как футбольные мечи. Я отъелся, даже обзавелся брюхом, оно мне здорово мешало. Разжился гномским барахлишком, колец мне, правда, не попалось.
Однажды, плотно подзакусив, я завалился поспать на дне своей лодки, когда мне словно отвесили хорошую затрещину. Точь-в-точь как бабушка, застукавшая в кладовой за поеданием варенья. Я подскочил, готовый оправдываться. Но, вместо бабушки, я увидел хоббита! Самого настоящего, мохоногого, в жилетке и шейном платке. И с эльфийским кинжалом, которым он мне в грудь, когда я подгреб ближе. Хоббит даже представился – Бильбо Бэггинс. На какое-то мгновение я подумал, его можно при себе, рыбы и мяса хватит на двоих… Но тут же понял, что он прознает про мою Прелесть и непременно возжелает ее.

[Гость]

Я не мог придушить Бэггинса из-за его клинка, поэтому я предложил сыграть в загадки, надеясь усыпить его бдительность и пристукнуть при первой возможности.
Через Прелесть я узнал много потрясающих вещей, хоббиты о таком никогда не слыхивали в мое время.
Но то ли хоббиты поумнели с тех пор как я их покинул, то ли Бэггинс с перепугу стал лучше соображать – он все отгадал, чем сильно меня разозлил. К тому же, под конец он повел нечестную игру. У него в кармане могло оказаться все что угодно – или ничего. Все, кроме моей Прелести. Но именно она там и была!
Она бросила меня, она укатилась к мерзкому хоббитсу.
Пока я метался по коридорам, плача и выбалтывая свои тайны, Бэггинс переполошил орков и удрал. Я едва увернулся от орочьих мечей, юркнув в ближайшую щель. И тут мимо меня промчался некто, очень сильно отличающийся от орков и хоббитов, и у него тоже было кольцо! Я увидел красную искорку, промелькнувшую мимо, и мгновенно сообразил, что именно этот загадочный тип приманил Прелесть!
Когда орки угомонились, вора уже след простыл. Я вырвал себе последние волосы, я бился головой о камень, я чуть не прыгнул в пропасть к Балрогу.
Но я хотел жить, я был обязан вернуть свою Прелестью. Я выбрался из пещер беззвездной ночью и продвинулся достаточно далеко. Но вылезла Желтая Морда – и я чуть не умер. Ее лучи жгли мою черную кожу, слепили мои глаза без ресниц под истончившимися веками. Скуля от боли, я заполз в яму под еловыми корнями и пролежал там до заката. Белая Морда тоже мучила меня, но я не мог ждать и пополз дальше, в сторону своей родной деревни.
Все очень изменилось с тех пор, как я покинул эти места. К моему ужасу не осталось ни малейших следов поселения. Я заметался по берегу реки, ища следы сородичей. Спросить было некого. Живые существа разбегались при виде меня, а камни молчали. Я чуть не утопился там, где обрел мою Прелесть… Я почти против воли уцепился за мимо проплывающее бревно. Пока меня несло вниз по течению, стаи черных птиц пролетели в сторону Мордора, где вновь объявился Кователя Колец. На своем бревне я преодолел все стремнины и меня вынесло к развалинам величественного города. Я видел его в мыслях предводителя призрачной девятки. Скрываясь от орков, я добрел до Кирит-Унгола, меня не испугало создание, чьим именем назвали перевал. Я сам долгое время был ночным кошмаром орков. Я заключил с Шелоб договор. Она не пытается со мной спариться (с оторванной головой я бы не смог вернуть свою Прелесть), а я заманиваю ей орков. Кроме мяса мне доставались новости об Огненном Глазе.
Так мы жили в полном согласии, довольные друг другом, пока меня я сам не угодил в ловушку. Меня крепко избили, просто так, вовсе не мстя за погибших товарищей, а исключительно ради собственного удовольствия, и доставили к Саурону. Он понял кто я – Прелесть впечаталась в мою сущность как раскаленное клеймо. Но он был удивлен, как долго я удерживал Прелесть, признаться, я и сам не знал, сколько лет прошло с тех пор, как получил бабушкин подарок.
Я сумел уболтать самого мастера лжи, мне поручили привести назгулов
к моей деревне, но я от них улизнул. Впрочем, на Мертвецких болотах я вновь попался. Я впервые увидел живого человека. Вторым оказался подельник Бэггинса, носитель кольца с красным камнем. Высокий как человек, бородатый как гном, хитрый как эльф. Он пытался вытянуть из меня побольше о моей Прелести, а я хотел разобраться в нем самом. Я провел его, так же как и Саурона, прикинувшись съехавшим с ума от пыток. Но сильнее огня и железа меня терзало отсутствие моей Прелести.
Эти пытать меня не стали, ограничившись разговорами. Хотели запихнуть в мешок, я бешено сопротивлялся, прокусил человеку руку. Тот мне все-таки врезал, и потом пинал до самого Андуина. Навсегда ненавистный Сследопыт! Новый кошмар - человек сдал меня эльфам.
Они разглядывали меня своими пронзительными глазами - это хуже, чем бродить целый день под Желтой Мордой! От их хлеба и корешков я чуть не помер, лучше уж мордорская водица. Потом кто-то умный предложил выводить меня к озеру по ночам. Жизнь наладилась. Я ловил рыбу, а потом вскарабкивался на дерево и скидывал на головы своих стражей рыбьи кишки и кости. Эльфы тихо бранились – и только. Я же обсасывал рыбьи головы, обдумывая побег.
Помощь пришла с неожиданной стороны. Однажды ко мне подлетел ворон и прокаркал, что бы я был готов к переменам в своей жизни. Выхватил рыбу и поминай, как звали. Одни воры кругом! Эльфы ничего не расслышали, а назавтра их всех перебили. Но я вновь удрал от орков, обошел Дул-Гулдор по широкой дуге и начал пробираться на север. Эльфы болтливый народ, прямо как орки, и среди разговоров о видах на урожай винограда, я узнал об Элронде и его приятельских отношениях с Бэггинсах. Значит сегодня хоббиты водятся с эльфами, гномами и магами. Теперь я знал и о Митрандире, слуге красного кольца.
Я подзадержался в Мглистых горах, опасаясь орков, назгулов, мага - всем им было дело до бедного старого Смеагорла. Я дождался того, что моя Прелесть сама вернулась в пещеры Казад-Дума. Я почувствовал ее, как только ее нынешний слуга переступил через порог гномих врат. Он был не один, его сопровождала троица жирных копателей нор. Еще два человека два человека - один из них тот самый мерзкий Следопыт, подозрительно знакомый лесной эльф, гном и маг! Ну и компания. Я понял, опять упущу мою Прелесть, если не предприму что-нибудь решительное. Я ринулся к корневищам гор и разбудил Балрога.
Я забросал его камнями, он с ревом взмыл вверх, едва не смахнув меня со скалы краем черного крыла. Все бежали от его гнева, но он успел угробить мага. Бэггинс уцелел, и я последовал за ним, хотя вовсю палила Желтая Морда. Я даже зашел в эльфийский лес, мне было ужасно ступать по золотым листьям. Подобраться близко я не смог - Бэггинса охраняли эльфы с длинными острыми мечами. Бэггинс засел в отвратительном золотом лесу надолго, я уж стряхнул, что навсегда. Но он оттуда вылез, и тут появились орки - крепкие, рослые, не опасающиеся Желтой Морды. Бэггинс от них увернулся и все пер в сторону Мордора, словно решил вручить Прелесть Саурону самолично. Но я подслушал и пришел в ужас: Бэггинсн задумал убить мою Прелесть, сбросить в лаву, расплавить. Я выдал себя и обнаружил, что Бэггинс не тот. Но у него был знакомый мне эльфийский кинжал. Прелесть он носил на крепкой эльфийской цепочке – я и прикоснуться к ней не мог, а под рубахой – мифрильная кольчугу. Убить Фродо оказалось непростой задачей. Но я сумел втереться к хоббиту в доверие. Он называл меня Смеагорлом, а я привел его к Шелоб.
Но Прелесть опять ускользнула от меня, ее утащил толстый хоббит. Я стал слабеть, Ородруин приближался, а Прелесть ускользала от меня. Фродо объявил себя Властелином Кольца. Глупец, мы все его рабы. Уже мчатся назгулы на своих крылатых тварях, а навстречу им гигантские орлы с отрогов Мглистого. А у меня из оружия только шесть зубов. Хватит, что бы отгрызть палец. Не медли, Смеагорл. Беги Голлум, беги! Прелессть!

[Норлин Илонвэ]

Здорово Очень даже соответствует)
Единственное, что царапнуло - футбольный мяч. Ладно бы просто мяч...

[julia_monday]

футбольный мяч

Если там был гольф - мог быть и футбол, это достаточно старая игра.

Меня другое смущает - когда Саурон развоплотился, по идее, Кольцо должно было "спать", то есть никаких видений "Кователя Колец" и назгулов быть не должно. Да и сила у Голлума не такая, чтобы видеть других Кольценосцев...

А так - очень даже понравилось.

[Гость]

Норлин Илонвэ
Я не знаю, есть ли футбольный мяч в оригинале, но в переводе Рахмановой он присутствует.
"- Так не годится! - сказал Торин. - Если даже нас не сдует
ветром, или не смоет дождем, или не поразит молнией, то любого
может схватить великан и поддать ногой, как футбольный мяч. "

Анохронизмы в первой же строчке - часы с кукушкой и семейные альбомы, вас не смущают?
julia_monday

Если там был гольф - мог быть и футбол, это достаточно старая игра.

Это точно. Еще в Древней Греции мальчишки мяч гоняли.

Меня другое смущает - когда Саурон развоплотился, по идее, Кольцо должно было "спать", то есть никаких видений "Кователя Колец" и назгулов быть не должно. Да и сила у Голлума не такая, чтобы видеть других Кольценосцев...

Да что мы знаем о Кольце? Сведения, полученные от Бильбо весьма недостоверны, он сам в этом признается. Как только Фродо надевал Кольцо, Саурон моментально входил с ним в контакт. Когда Смеагорл завладел Кольцом, Саурон уже обрел какое-то тело.

(1100) Мудрые (Истари и вожди перворожденных) обнаруживают, что Зло укрепилось в Дол Гулдуре и считают, что это один из назгулов.
2063 Гэндальф отправляется в Дол Гулдур. Саурон отступает и скрывается на востоке. Начинается Бдительный Мир. Назгулы остаются в Минас Моргуле.
2463 Создается Белый совет. Примерно в это время Деагорл находит Одно кольцо. Его убивает Смеагорл.
2470 Примерно в это время Смеагорл-Горлум скрывается в Мглистых горах.
2480 Орки начинают создавать тайные крепости в Мглистых горах, чтобы отрезать все проходы в Эриадор. Саурон начинает заселять Мордор своими созданиями.
За похвалы всем спасибо.

Автор

[Норлин Илонвэ]

Часы, заварочные чайники и прочие кесы в целом смущают меня в Хоббите после прочтения ВК. Но "футбол" и гольф (а причем тут гольф, кстати?) это перебор. "Игра в мяч" меня бы не смутила. дело не в факте, а в термине.

[Гость]

Норлин Илонвэ
Ну если это вольность переводчика, то можно слово убрать.
А чем чайники-то смущают?
Автор

[julia_monday]

Не надо убирать, футбол есть и в оригинале.

А про гольф - известная цитата: "... он (Бандобрас Тук) ... деревянной дубиной снес голову их королю Голфимбулю. Голова пролетела сто ярдов по воздуху и угодила в кроличью нору. Так была выиграна битва и изобретена игра в гольф". Вместо "Голфимбуля" еще в черновиках написано "Финголфин"

[Ivry]

julia_monday
Точно.

[Норлин Илонвэ]

Гость
Рядом с роханской архаикой чайники смотрятся как минимум странно.

julia_monday
На английском и на русском "футбол" воспринимается по-разному. Ящитаю, стоило перевести через буквальный перевод.

[Гость]

Норлин Илонвэ
У древних греков были электобатарейки и при этом рабовладельческий строй. Хоббиты и роханцы живут в разных временных слоях. Хоббиты - в викторианской Англии, а роханцы в первом тысячилетии, наверное.
Норлин Илонвэ

Ящитаю, стоило перевести через буквальный перевод.

А как вы воспринимаете слово "футбол"? В европейской или американской традиции?

[Норлин Илонвэ]

Гость
Не знаю, про батарейки, но анахронизмом от таких штук несет изрядно. И спасибо за временные слои, r'g) Я про них и говорю. Это одна из тех немногих вещей, которые коробят меня в ВК.

А как вы воспринимаете слово "футбол"?

Как наличие на 22 мужиков в гетрах и шортах с номерами и рекламой Сименс на майках.

[Гость]

Норлин Илонвэ

Как наличие на 22 мужиков в гетрах и шортах с номерами и рекламой Сименс на майках.

Видимо, мы с вами тоже в разных временных слоях. Я воспринимаю футбол как командную игру, когда куча потных мужиков гоняет кожаный мяч по травяной площадке. И никакой рекламы. Кстати, современный футбол в Англии является в какой-то мере является продолжение рыцарских турниров. Экшн, зрители в напряжении, травмы участников. То есть если гном сравнил летяющие отрубленные головы с футбольным мячом, лично я не ассоциирую это с пожирающими попкорн мужиками, пялящимся в ящик. А только с опасным, но увлекательным действием. Как война.

[Норлин Илонвэ]

Понятно.

[Гость]

346 слов

Сын мой. Моя любовь.

С самого детства ты был обделен любовью. Твоя мать пожелала уйти в Мандос и не возвращаться оттуда. Долго ходил я к неподвижному телу и звал ее по именам, но она не откликнулась. Наше горе не заставило ее поменять решение - но я не виню ее, ибо сам видел, как она устала.

Я думал, что смогу любить за двоих и заменить тебе мать. Я ошибался. Материнской ласки ничто не заменит.

Потом я... я снова сделал ошибку. Я хотел радости в доме, я думал, что другие дети принесут ее к нам... но я ошибся. Ты невзлюбил мою будущую жену с самого начала, ты был против нашего брака, и ныне я горько раскаиваюсь, что не послушал тебя тогда.

С тех пор я слушал тебя всегда. Я никогда не перечил тебе. Когда ты назвал своего сына "Третий Финвэ", показав, что других "Финвэ" для тебя не существует, что твой брат не имеет права на это имя... я вытерпел это унижение молча. Я ни словом, ни взглядом не упрекнул тебя. Я знал, что виновен перед тобой и должен нести наказание.

Ты думал, что я буду против похода в Эндорэ, поэтому до поры, до времени ничего не говорил мне, вербуя сторонников, думая, что тебе нужна поддержка, дабы поменять мое давнее решение ... ты ошибался. Я ушел бы с тобой, не прекословя, против своей воли, воли своей семьи, воли Валар.

Когда ты угрожал моему второму сыну, своему брату, я молчал. От потрясения, да... но еще и потому, что не мог прекословить тебе. Нолофинвэ зря требовал обуздать тебя. Я не смог бы этого сделать. Я виновен перед тобой, и я буду рядом с тобой всегда, даже если ради этого придется бросить других моих детей и мой народ. Корона не имеет для меня цены, если я разлучен с тобой.

Завтра я ухожу в Форменос вместе с тобой. Все изумлены моим решением, но не смеют или не считают нужным спорить. Возможно, я показался им мятежником. Возможно, я показался им безумцем. Мне все равно, что они думают, лишь бы только быть рядом с тобой.

Сын мой. Моя любовь. Мое сокровище.

[Серебряный_Ветер]

Гость, спасибо большое за показ этого героя с новой для меня стороны. Очень понравилось.

[Гость]

Увидел обновление в процессе написания своего текста и присвистнул.

1265 слов.
Пожалуй что, один персонаж как личность и другой - как роль первого.

Я не знал свою мать.
Изначально ее нечеткий размытый образ в моем воображении соткался из рассказов отца и других эльдар, некогда ее знавших и с сердобольной охотой делившихся драгоценными для меня воспоминаниями. Из рисунков и набросков в ящике отцовского стола и того цветного портрета, который он позднее выполнил по моей просьбе, хотя живопись не входила в число сильнейших его сторон. И из висевшего над моей постелью гобелена, перенесенного в раннем отрочестве из небольшой гостиной, прятавшейся в лабиринте дворцовых комнат. Перенесенного в тот момент, когда рядом с отцом появилась другая женщина, слишком жалостливая и недостаточно чуткая, чтобы понять, насколько мне претили ее назойливые ласки и вечное сострадание во взгляде. Возможно, если бы она это осознала и оставила попытки заменить мать, которые я приравнивал к преступному стремлению вытеснить ее и так зыбкую тень из моего сердца, все сложилось бы иначе. Но она смотрела на вытканный портрет моих родителей, держащихся за руки на стене моей спальни, и видела в этом призыв к умножению опеки.
Наверное, она была хорошей женой отцу и хорошей матерью собственным детям. Имела на мой счет какие-то благие намерения, но слишком отличалась от той, чье место занимала. Такая высокая, светлая, спокойная, приторно улыбчивая. Живая.

Мать я впервые увидел уже подростком. Таково было желание отца, и, оглядываясь назад с высоты прожитого, я с ним согласен.
Ее неподвижное тело, нетленное, но такое же холодное, как мраморное ложе, на которой она лежала. Склоняющиеся к нему ветви деревьев, чью листву никогда не тревожил ветер и мельтешение птиц. Цветы вокруг, источавшие какой-то странный сладковато-сонный запах. И спокойное безмятежное лицо без тени чувств, на которое я неотрывно смотрел, и где-то в груди слабая надежда на долгожданное пробуждение мешалась со страхом, что сейчас в этой тишине она откроет глаза, молча сядет и позовет меня по имени. Иногда мне кажется что, если бы это действительно произошло, я бежал бы впереди собственного коня, пока не уперся бы лбом в стены Тириона.
Но, как ни странно, именно тогда я понял, что не боюсь смерти. Что такая неподвижная неопределенность куда страшнее. Что пустые надежды не несут ничего, кроме боли. Что смерть всего лишь заурядна и милосердна.

Я не помнил свою мать, и, закрывая глаза, не мог представить ее, даже сидя на этой проклятой мраморной глыбе рядом с ней. Она, будто влекомая чем-то, ускользала от моего внутреннего взора, подставляя ему то удаляющуюся спину, то фигуру, склоненную над работой, то тонкие нежные руки, тянущиеся ко мне откуда-то сверху. Эти туманные видения, ее немногочисленные вещи, которые я забирал себе и рассказы были будто последние осколки чего-то давно разбитого, они давали весьма смутное представление об утраченном целом, но за них я судорожно хватался и раз за разом резался в кровь.
Немного позднее, когда ко мне пришло внезапное осознание, еще одним таким осколком стало имя, которым она то ли одарила, то ли прокляла меня при рождении. Я вцепился в него мертвой хваткой, почти перестав отзываться на данное отцом. Имя было тем единственным, что кроме цвета глаз и расшитых пеленок осталось мне от нее и принадлежало мне безраздельно. Мне нравилось слышать его, ощущая так какую-то связь с матерью и вспоминая о той своей сущности, которую она предрекла.
Наверное, все это было отражением того, что постепенно я, мы с ней все дальше уходили друг от друга. И с годами меня начали посещать мысли о том, чтобы я сказал и сделал, если бы она вдруг вернулась. Как бы я повел себя по отношению к этой женщине, которая должна была быть мне ближе всех и вся, и которую я совсем не знал? Я никогда себе не признавался, но, наверное, постепенно, не прекращая надеяться, я начал бояться того, что однажды встречу ее. Что ее некогда мертвые губы коснутся моего лица, и она будет спрашивать меня о чем-то. О том, как я распорядился своей жизнью, доставшейся мне такой ценой…
Сейчас за моей спиной остался Валинор и отголоски предупреждений и пророчеств, сулящих страдания и гибель. Я знаю, что обещанная оставшимися смерть не устрашит меня, но если я встречу ее, не предстоит ли мне взглянуть в глаза высшему судье, рядом с которым Намо - ничто?

***

Я не знаю своего сына.
Тот ворочающийся теплый сверток, который я баюкала у своей груди так недолго, со счастливой улыбкой ловя взгляд внимательных быстрых глаз, давно остался в прошлом, и он не вяжется в единое целое с тем, кем мой сын стал со временем.
Уже в Залах я утешала себя крупицами воспоминаний, представляя, как он растет, постигает мир и … Нет, я не знала, понял ли он меня и все еще ждет или уже начал постепенно ненавидеть за то, что я его оставила. Что меня не было рядом с ним, когда он рассаживал коленки, приносил во дворец и прятал под кроватью щенка, разбивал окна и вазы, делал первые успехи в ремеслах, учился ездить верхом, влюблялся, дарил кольцо невесте, брал на руки первенца. Что я не знаю, что он любит и чего не переносит, какой рукой берет перо и покусывает ли его кончик, задумавшись над письмом.
Я ничего не знаю о нем нынешнем.
Даже сейчас я смотрю на наполовину законченную работу, останавливая взгляд на закованном в броню воине в центре полотна, и не чувствую, что это мой сын. Этот нолдо высок и красив, бесстрашен и силен. Его глаза сверкают гневом и жаждой мести, его меч обагрен кровью, и он не чувствует жалости, его путь ведет во мрак, и его не останавливает это. Он – пламя, которое перестало греть и начало обжигать. Я почувствовала его грядущий жар годы назад, и с моих губ слетело имя, которое клеймом будет гореть в памяти веков, вызывая восхищение и ужас. И я тоже боюсь его. Боюсь однажды заглянуть в глаза своему драгоценному дитя, чтобы увидеть в них тьму, ненависть и ожесточение и понять, как велика в этом преображении моя вина. Будет ли он обвинять меня, а если нет, то, что скажет? И что скажу я? Спрошу, как ему жилось все эти годы, как будто уже и так не знаю этого?
Левая половина гобелена еще не родилась на свет, но мне известно и то, что на ней будет. Оттягивая мгновения, я перебираю в пальцах мотки багрового и рыжего шелка и смотрю в обрамленное контурами шлема чужое лицо. Скорбная тень его отца неслышно стоит у меня за спиной – ему позволено наблюдать за работой, и, со вздохом вдевая в иглу новую нить, я думаю о том, хочу ли, чтобы то же самое позволили нашему сыну.

***

- … ослушался советов тех, кто выше и мудрее тебя. – Бесстрастный отстраненный голос гулко и величаво звучит в тишине Залов. - Обагрил руки в крови невинных и вверг свой народ в смуту. Ты предал брата, уничтожил чужие творения и погиб, не исполнив кощунственной клятвы. Ты пришел к Судие, и он выносит приговор - отныне и до конца мира место твое – в Чертогах. До Второй Песни ты будешь размышлять о делах своих, оставаясь свидетелем того, как новые и новые фэа приходят в Мандос, влекомые плодами твоего безумия и гордыни. Таково слово Валар. Слышал ли ты его, Феанаро, сын Финвэ. И хочешь ли ты спросить о чем-то у Судьи?
- Где мой отец и моя мать? – Не замедлит последовать лишенный тени смирения вопрос.
- Финвэ остался в Чертогах дабы позволить Мириэль вернуться к жизни, как она того пожелала. Теперь ее имя - Фириэль, а дом – залы Вайрэ, и там она переносит на ткань деяния нолдор. И Финвэ разрешено навещать ее.
- Могу я их увидеть?
Тишина снова обтекает пространство бесконечных Залов. Намо сверху вниз смотрит на застывшего перед ним эльда. Ему не нужно отводить взгляд, чтобы увидеть бесцветную фигуру высокой печальной женщины, появившуюся поодаль среди жидко клубящегося тумана. Он без слов слушает доступный лишь ему тихий скорбный голос и медленно кивает, будто самому себе, и только тогда дает ответ ждущему:
- Когда поймешь, что готов к этому.

[Львенок Сен-Клер Элессар]

Браво! Пробрало до самых косточек

[Сэриэль.]

Очень-очень понравилось, спасибо.

[Гость]

Автор очень рад

[Гэленнар]

[Гость]

Здорово!

[Серебряный_Ветер]

Жесток приговор Судии, жесток достаточно, но не слишком ли? Текст отличный, помог увидеть мне до того зыбкую Мириэль, но в тексте меня слегка корябнуло имя Фириэль. Профессор ведь назвал так атани из стихотворения, что не захотела последовать за эльфами в последнем из походе, хоть и была очарована ими, при чем тут мать Феанаро?

[julia_monday]

при чем тут мать Феанаро?

"Поэтому, когда Ниэнна пришла к нему и возобновила просьбы за Мириэль, он удовлетворил их, посчитав отказ Финвэ выкупом за нее. Тогда фэа Мириэли была освобождена и предстала перед Манвэ, получив его благословение; и затем отправилась она в Лориэн и вновь вошла в свое тело, и встала, как некто, пробудившийся от долгого сна; и тело ее наполнили новые силы. Но после долгого раздумья в сумерках Лориэна, когда вспомнила она свою прежнюю жизнь и те вести, что узнала, сердце ее все еще полнилось печалью, и она не пожелала возвратиться к своему народу. Поэтому отправилась она к дверям Дома Вайрэ, и просила дозволения войти; и дозволение было дано, хотя в Доме этом не жил никто из Живых, и никто не входил туда в телесном облике18. Но Вайрэ приняла Мириэль, и та стала ее главной ткачихой; и все вести о нолдор в течение всех лет с начала их существования стекались к ней, и она вплетала их в гобелены истории, такие прекрасные и искусно сделанные, что они казались живыми, не подверженные разрушению, расцвеченные такими красками, прекраснее коих не видели в Средиземье. Финвэ иногда позволяют взглянуть на ее труды. И до сих пор она сидит за работой, хотя имя ее изменилось. Ибо ныне ее зовут Фириэлью*, что означает на языке эльдар «Та, что умирала»19 и также «Та, что вздохнула». «Прекрасно, как гобелены Фириэли» - этой похвалы редко удостаиваются даже работы эльдар.

Ибо до ухода Мириэли у эльдар Валинора не было слова для подобной «смерти», хотя у них были слова для разрушения (тела) или убийства. Но «fire» означало «выдыхать», как если бы кто-то вздохнул или глубоко выдохнул, а при уходе Мириэль испустила глубокий вздох и затем лежала неподвижно; и те, кто стояли рядом сказали «firie» - «она выдохнула». Это слово эльдар использовали позже для смерти людей. Но хотя этот вздох они посчитали символом разъединения души и тела и угасания телесной жизни, эльдар не путают дыхания тела с духом. Последний они зовут, как было уже сказано, словом «фэа» или «файрэ», древнее значение которого означает скорее «сияние». Ибо хотя фэа сама по себе невидима телесному взору, именно в свете эльдар находят наиболее подходящий символ в материальных понятиях для «воплощенного духа», «света в доме» или «коакалина», как они его еще называют. И те, в ком фэа сильна и не искажена, иногда, как говорят, видны смертному взору испускающими (хотя и слабо) лучи света, подобные светильнику, зажженному изнутри." (с) Поздняя Квэнта Сильмариллион

[Гость]

И еще раз спасибо за похвалу

julia_monday
Спасибо за развернутое пояснение, нечего добавить)
А как сам текст?

[Гость]

Хайме Феаноринг

Жесток приговор Судии, жесток достаточно, но не слишком ли?

Касательно длительности заключения?

[Серебряный_Ветер]

Как говорит моя подруга в таких случаях, "простите осла."julia_monday, в следующий раз буду внимательно просматривать тексты, прежде чем что-то глупо спрашивать. Автор-3, да. Но мое мнения можно в расчет не принимать, я же сочувствующая приверженка.

[julia_monday]

А как сам текст?

Очень хорошо, хотя стиль вязковат.

[Гость]

Хайме Феаноринг
Да ладно, так уж глупое. Нельзя знать все детали. Автор тоже не в зуб ногой по ряду тем.
Насчет жесткости приговора. Наверное, на ситуацию можно взглянуть под разными углами. Включая тот, где травмированной психике Феанаро необходима продолжительная реабилитация и той, где ему после всех этих событий нет места в Валиноре, пока в силе Искажение.

julia_monday
Вязкость, наверное, от ПОВа и проблематике... Меня вообще мучали терзания, что феаноровская половина - один большой ООС.

[Гость]

Включая тот, где травмированной психике Феанаро необходима продолжительная реабилитация и той, где ему после всех этих событий нет места в Валиноре, пока в силе Искажение.

Тут есть еще один "угол". Кому Феанаро нужен в Валиноре? Отец в Мандосе до конца Арды, мать у Вайрэ, не так уж и жестоко. У меня убеждение, что Феанаро никто ни к чему не приговаривал, он сам решил.